"Михаил Дмитриев. У тихой серебрянки (про войну)" - читать интересную книгу автора

- Один песок, да и только...
Седой дед, примостившийся на скамейке возле меня, укоризненно качает
головой:
- Э-э, милые! Так можно век прожить и косу ни разу не наточить. Я вам
расскажу, вот послушайте... - Но машина как раз въезжает на мост, и дед
молчит с минуту. - С четырнадцати лет я пользуюсь клинкерным кирпичом с
довского шоссе заместо бруска...
- О-о, так его не разобьешь и в голенище не сунешь. Да и шоссе -
опять-таки...
- Захочешь - обточишь, ежели ты косарь. - Дед замолк и тут же
повернулся ко мне, дышит табачным дымом: - А что мы сами себе добра не
хотим? С краю берем кирпич тот, а заместо его другой кладем. Да что тебе
говорить! Ты и косы в руках не держал.
Хотел было сказать, что, хотя я и учитель, каждое лето косить
приходится. Но в это время лес расступился, и широкий приднепровский луг в
синих рукавах стариц и озер раскинулся перед нами. Насыпь поднималась все
выше. И вот впереди сверкнул широкой полосой серебристо-голубой Днепр. За
ним длинной линией выдвинулись большие дома.
Рогачев! Говорят, что назвали его так потому, что он стоит в углу,
образованном впадением Друти в Днепр, так сказать, на "рогу".
Дважды в год я бывал в здешнем институте на сессиях. Что же принесет
мне нынешняя, последняя? А вдруг не последняя? Вдруг "срежусь" на экзаменах.
Хотя на прежних сессиях у меня не было ни одного провала. И к этой готовился
каждый день: перечитал и законспектировал все, что рекомендовали
преподаватели.
Машина остановилась на площади, и уже минут через десять я здоровался с
Барабановым. Загорел мой Петр как негр. И когда он успел? Учится на
стационаре, сейчас сдает экзамены, казалось бы, не до пляжа. А я будто из
заснеженных краев явился. Да и откуда быть загару: целый день в школе,
вечера за тетрадками, учебниками, книгами. В воскресенье можно поваляться на
солнышке, но не разрешают врачи.
После обеда я сдал свою работу. Старший преподаватель Василий Семенович
Болтушкин удивленно приподнял левую бровь, перелистал и недовольно произнес:
- Ого, а больше не могли написать?
Сессия началась. Но следующий день круто изменил мою судьбу. Это было
22 июня 1941 года,


2


Петр Барабанов стоит впереди меня. Я чуть выше его, но он широкоплеч,
весь налит силой и здоровьем. Прошу его стать позади меня. Он сперва
упрямится, но потом уступает.
За столом военком - человек средних лет, перекрещенный желтыми ремнями,
с двумя шпалами на петлицах.
Люди суровы и молчаливы. Очередь движется быстро. И вот я оказываюсь
лицом к лицу с военкомом. Он листает военный билет, на миг останавливается,
вчитываясь в одну-единственную фразу. И вдруг поднимает голову, пристально
смотрит на меня: