"Андрей Дмитрук. Посещение отшельника" - читать интересную книгу автора

старинное здание на горизонте "гамма"; вертикальный ствол "Северо-восток
33". Триста лет тому назад в этих желтых стенах над лестницами в медных
купеческих украшениях двое благообразных мужчин совершили революцию в
театральном искусстве. Поэтому дом сохранен, и снят с фундамента, и надежно
законсервирован в монблановой высоте горизонта "гамма". И в нем до сих пор
каждый день идут живые спектакли.
Ровно в 18.30 внутри прозрачного столба, который чуть ли не толще самого
театра, падает капсула линейного лифта. На пандусе появляетесь вы: шапочка
на самый нос, чтобы по возможности не узнавали и не цеплялись прохожие,
широкий Шаг, руки в карманах пальто, локти отставлены, лицо бледно. Цок,
цок, цок - пробегаете двором к проходной. Узнали меня, и - щелк! - лицо, как
лампой-блиц, озаряется приветливой улыбкой, на бегу подана прохладная сухая
рука: "Будете на спектакле? Я очень рада!"
Это значит еще десяток минут потом, когда разойдется толпа зрителей и
лишь несколько фигур застрянут на бывшем автомобильном дворике, чтобы
поглазеть на звезду вне сцены, а я буду ощущать глупейшую гордость оттого,
что все видят меня разговаривающим с вами... Ах, где мои двадцать восемь
лет! Цок, цок, цок - каблучки. Бах! - дребезжа стеклами, сотрясается дверь
проходной (настоящая деревянная дверь на металлических петлях), и ваша
шапочка мелькает, исчезая.
...Начинал клокотать самовар, как здоровенный обиженный кот, и ждала
своей очереди чувственно-алая клубника в корзинке.
- Скажите, вы действительно меня не помните? Совсем, совсем?
Она положила вилку и уставилась не мигая на благодушного Ведерникова со
стаканом в руке. Андрей Ильич, стараясь не дрогнуть, сидел и напряженно
желал: ну узнай, узнай же, черт тебя побери, актриса, докажи мне хоть задним
числом, что есть в тебе что-нибудь помимо целеустремленности для себя и
улыбчивого безразличия для других?!
Хочешь ты или не хочешь, но я твоя молодость.
...Нет, не подашь виду, даже если давно узнала. Если с самого начала не
сочла нужным, то теперь-то уж не сдашься. Вот в губах и бровях появляется
полуигривое, полувиноватое выражение: "Пощадите, жизнь так длинна, столько
встреч, подскажите; будьте наконец джентльменом!" Почему, почему до сих пор
не верю я в твою искренность? Горе мне!
- Центр Витала, - сказал он и назвал точную дату. - Встреча с молодыми
учеными, ваша премьера "Взгляд с высоты".
- Тридцать лет, - прошептала она, поддаваясь очарованию, и Андрей Ильич
невольно подумал: почему сегодняшней почти не стареющей женщине так же
свойственна ностальгия по прошлому, как и ее рано отцветавшим прабабкам?
- Потом мы ужинали в ресторане Центра. Нас познакомил Арефьев.
Вспомнила! Не сумела скрыть внезапную дрожь ресниц. И не Арефьева
вспомнила, а его, Ведерникова, несуразнейшего из ее знакомых.
Он тогда перебрал коньяку с Арефьевым, бывшим пилотомразведчиком, седым,
ястребиноглазым и ушлым, как сам сатана. Стал через три столика призывно
смотреть на актрису, блиставшую в своей компании, и говорить старому пилоту,
как давно хочет он познакомиться с ней, до какой степени близка она к его
идеалу женщины. Андрей Ильич и сейчас не мог бы сказать, насколько все это
было правдой и насколько следствием выпитого. Быть может, в форму порыва к
Элине отлилась в тот вечер его всегдашняя тоска по красоте и гармонии?
Тоска, из-за которой и стал он биоконструктором? Арефьев доел кружочек