"Лапти болотного князя" - читать интересную книгу автора (Щеглов Дмитрий)Глава 8. УтопленникДорогу, которую выбрал в обратный путь мой приятель, была поглуше и поболотистей. Но это его совершенно не волновало. – Здесь раньше грузовики ходили и ничего, кое-где гать налажена, она вечная. Ты главное, езжай на всякий случай точно за мной, когда болота будем проезжать. Я дорогу знаю. Чем хороша природа во всех ее проявлениях, так это тем, что когда растворяешься в ней, все земные тревоги моментально улетучиваются. Мы уже проехали почти треть пути, когда Данила неожиданно остановился. – Макс, скит там! За болотом!. – Ну и что? – Погоди, думаю! Мой дружок, как Илья Муромец с известной картины Васнецова смотрел из-под руки вдаль. В одежде княжича он и правда был похож на былинного богатыря. Справа от нас расстилалось бескрайнее болото, поросшее кочками с чахлыми сосенками. Малодушная мысль шевельнулась во мне, утонем ведь. Мне показалось, что он угадал мои мысли и ободряюще заявил. – Не боись, через час вернемся и ног даже не замочим! Жалко только коней придется здесь оставить. Но мы их к деревьям привяжем. Я оглянулся по сторонам. От былой решительности не осталось и следа. Страх сдавил горло. Если мне сейчас отказаться от его предложения, он скажет, что струсил, а если молча уехать, то в какую сторону? Я только сейчас понял, что в лесу не могу ориентироваться. – Ты что утонуть захотел? – Где, в болоте? – удивился Данила. Он меня успокоил. – Да, я не об этом раздумывал, не бойся, я думал, что мы будем с Рублевым делать? Там ведь правда икона на стене висела. И бабка не подсказала, что это… Только перекрестилась на нее… Тьфу старая кикимора, теперь тащись по воде на тот край. – Но ты же сказал, что мы даже ног не замочим. – Сказал! – Данила посмотрел на меня, как на чумного, – хочешь на саночках кататься и не перевернуться? Так не бывает! Честно говоря, я начал сожалеть, что влез в эту авантюру. Прокатиться захотелось, новые места посмотреть! Теперь смотри, хоть заешься, кругом одни болота и ничего более. Что я в них еще недавно находил такое прекрасное? Волны зеленые колышутся. Озера прозрачные зарастают. Ледники тают! Тьфу, идиот. Вот оказывается, как можно самому себе мозги запудрить. А теперь ни в зад, ни вперед, хоть волком вой посреди ставшего вдруг чужим, бескрайнего леса. Стой и жди, что этот стратег решит. – Да тут близко. Где-то здесь под деревьями мы с бабкой две слеги оставляли… Слезай, – стал командовать мой дружок. Я понял, что он принял окончательное решение. И как бы в подтверждение моей мысли, Данила заявил: – Если мы с тобой, этих двух артистов не опередим, они этот скит в два дня раскрутят. Я усомнился. – Но ты же пустил Князя по ложному следу. А каскадер Андрей, так тот вообще ни ухом, ни рылом. Данила привязал коней к дереву и, вручив мне подобранную под деревом слегу, сказал: – Если собаки взяли правильный след, их теперь ничем не собьешь. – Какие собаки? – удивился я. – Ты видал, как ханский пес – посол, по следу, за нами, точно вышел на деревню? – Ну? – Палки гну. Он в этот скит, может быть, еще раньше Князя доберется. У них, между прочим, у этих гробокопателей нюх, особенный. И плакал тогда наш Андрей Рублев. Вот тогда уж точно посол, продаст икону и будет греть пузо где-нибудь на Багамах, а в это время на его конюшне Великий Князь из шапки Мономаха станет кормить его коня. Или будет наоборот. Клянусь, один Князь, другого обязательно наймет, чтобы хвастаться перед друзьями, что у него на конюшне князь. Слазь! Добил меня Данила. Во мне сразу проснулся частнособственнический инстинкт. Оказывается он намного сильнее страха, вот не знал. Икона должны быть только нашей. – Пилить, надеюсь ее не будем? – спросил я Данилу. Он обрадовался. – Так ты идешь? – Ага! – Тогда раздевайся! – Зачем? – Чтобы одежду не испачкать! Так я влез в эту болотную авантюру. Данилин княжеский наряд и мою одежду инока мы спрятали под деревом. Кто ни разу не ходил со слегой по колышущемуся под тобой травяному батуту, тому я советую никогда этого не делать. Это не Арбат, и не Тверская, и даже не обычная проселочная дорога. Когда мы тронулись, сначала под ногами пружинила трава и мох, затем появилась вода и намокли ноги. Но не это было самое страшное. Я начал выбиваться из сил, а мой дружок только и знал, что орать: – Не отставай… Держись след в лед… Скоро дойдем. Мы с ним гребли уже почти по пояс в зеленоватой жиже, когда впереди показался островок с чахлым кустом можжевельника. – Перекур! – первым заорал Данила и бросился на сухую землю. Следом за ним и я вылез из болотной грязи. Бездонное синее небо простиралось над нами. Я упал на сухую траву, собираясь всласть передохнуть, когда у меня за спиной, с другой стороны островка раздался бульк. Болотные газы, мелькнула усталая мысль. Однако, когда я глянул на Данилу, мне стало нехорошо. Глаза у него округлились и повылезали из орбит, а открытый рот, никак не мог закрыться и выбивал на зубах чечетку. От страха у меня мороз по коже пробежал. Что он там увидел? Я скосил глаза! Если змея, то куда с этой кочки денешься? Наконец я медленно, чтобы не потревожить земноводного гада, стал поворачивать голову. Боже мой! Что это? Не врал, оказывается Князь, про утопленников, по тысяче лет сохраняющихся в торфе без доступа кислорода. На нас с Данилой, пуча глаза, смотрел из болота мертвец. Он и правда был похож на живого. Из тины торчала только его голова, да еще почему-то руки у него были вытянуты вперед, в сторону куста можжевельника. Он за него держался. Мне показалось, как две тысячи лет он вцепился в хилую ветку, так до сих пор и не может ее отпустить. – Кто это? – я передернл от страха и неожиданности плечами. – У…у…упырь! – побледневшими губами прошептал мой дружок. – А…а…у…у? – Иконы стережет! Мне бабка как-то говорила, что тот, кто ограбит скит, обязательно в болоте утонет. – Ты…, ты думаешь, он нас подстерегал? – Кто? – У…упырь? Мой приятель раньше меня пришел в себя. Он немного отошел от страха и внимательно гляделся в мертвеца. – Нет, это не упырь, это утопленник! – авторитетно заявил Данила. Под напором волны возмущения к покойнику, бледность начала сходить с его испуганного лица. – Видишь, с той стороны болота шел, и провалился в прорву. Не бойся, – стал он меня успокаивать, – я в церкви, при отпевании на таких тыщами насмотрелся, их каждый год по нескольку штук тонет… Интересно, что он нес? Данила успокоился и, подойдя поближе к кусту можжевельника, обрадовано закричал: – Я что говорил?.. Макс, глянь, он икону со скита утащил… Так ему и надо, не будешь чужие вещи трогать. Мой дружок поднимал с травы почернелую доску, величиной с крышку погреба. Я разглядел, что она с обратной стороны была укреплена шпонками, узкими кусочками дерева. Точно – икона! Данила заулыбался и погрозил кулаком торчащей из воды голове. – У…у…у, дохляк, сиди здесь еще тыщу триста лет. И вдруг, когда он это заявил, голова сморгнула и медленно, медленно раскрыла рот. Однако ни одного звука не вылетело из открывшегося зевла утопленника. Со страху я чуть не подмял своего приятеля. – Ты чего? – удивился он. – Он живой! Данила обернулся и внимательно посмотрел на застывшую в неподвижности голову. – У мертвецов бывает, посмертные судороги, – с ученым видом знатока заявил мой дружок. – Мышцы ослабли – рот открылся! Сейчас воды нальется и снова утонет. Не боись. И так будет тыщу лет, как поплавок, туда – сюда. Но я, тянул и тянул его за руку. Мне непонятна была логика моего приятеля. Явно же было видно, что тоненькая ветка с куста можжевельника, натянутая как струна уходит в болотную грязь. И за нее держится утопленник. Не может быть тысячу лет можжевельнику. Вот, что не мог я членораздельно втолковать своему другу. Логика в моих рассуждениях была, а слов не находилась. Я еще раз со страхом оглянулся назад. Рот утопленника был открыт в немом крике, но ни одного звука не вырывалось оттуда. Он еще раз сморгнул, и мне показалось, что по его щеке скатилась слеза. Я насильно развернул своего друга в обратную сторону. – Он живой! Данила долго всматривался в утопленника, но у того не дрогнул ни один мускул на лице, и только зрачки глаз стали еще больше. – Не смотри на него, – посоветовал мне мой дружок, – а то еще ночью приснится. Мой приятель поднял икону и подтолкнул меня в спину. – Пошли! Пару раз оглянувшись назад, я взялся за слегу. Хорошо, что мы по дурости не полезли в самую трясину, вот был бы подарок деду с бабкой, когда бы я вечером не явился домой. Обратная дорога, мне показалась дорогой в рай. Не успели мы пройти и пятидесяти шагов, как за нашей спиной раздался душераздирающий крик. Ничего подобного в своей жизни мне не приходилось слышать. Это был и вой, и мольба, и ярость, и прощальный клич раненого насмерть животного. – Ско…о…ты! Мне показалось, нас пригвоздили к позорному столбу, мы моментально приросли к месту. Голос несся с того островка, который мы с Данилой покинули минуту назад. – Живой! – обрадовано засмеялся Данила. Счастливый смех его прервался рассуждениями, – А я еще подумал давеча, рот открыл гад и не орет! Гордый какой! Задарма спасай его! – Так ты знал, что он не утопленник? – Конечно. А ты разве не видал, как он глазами подмаргивал, вытащи, мол, его? – И мы так бы и ушли, оставив его умирать? – Ты, че? Ты за кого меня принимаешь? – обиделся Данила. – Икону спрятали бы в лесу, потом вернулись! – А если бы он ее обратно потребовал? Мой дружок смотрел на меня, как на несмышленого. На все случаи жизни у него были запасены отговорки. – Мы бы ему сказали, что икону, того, два наших самых верных дружка уже в милицию поволокли, пусть идет проверяет. – А теперь? – Раз, зовет, надо возвращаться. А то еще правду утопнет, дурак! Я с тревогой смотрел на покинутый нами островок. Торчит ли голова по-прежнему или скрылась под водой, отсюда не было видно. Мы с Данилой почапали обратно. Когда мы вылезли на сушу и глянули за куст можжевельника, у меня отлегло от сердца. Утопленник крепко держался за ветку. Я думал, что Данила сразу протянет ему слегу, а он сел прямо напротив головы и грозно рявкнул: – Ну…у…у, рассказывай! Ты кто? – Я не…е…мой! – неожиданно заявил утопленник. Похоже, от долгого сидения в болоте у него поехала крыша. – Ну, если ты немой, тогда я глухой! – заявил мой дружок. – Как тебя звать? – Зе…е…нон! – И откуда ты такой? – Из «Бо…ль…ших ка…банов». Мы с Данилой молча переглянулись. В том положении, в котором находился потенциальный ходок на тот свет, ему бы лучше не врать. Похоже, никакого разговора не получалось. Данила скептически посмотрел на лживую голову и сурово заявил: – Вытащить, мы тебя вытащим… Но не задаром. Мы не нехристи какие… Но за то, что ты врешь, ты мне вернешь нашу семейную реликвию – старинную икону. Она у нас, в роду Великих Князей, передавалась от отца к деду, и в скиту, за болотом сохранялась. Мы сюда молиться ходили! А ты, наглый вор, решил ее умыкнуть. Дать бы тебе сейчас по кумполу, чтобы ты пошел сразу на дно, но я милосерд к тебе. Когда выберешься из болота, приходи в город на озеро, я там со своей дружиной стою. Спросишь князя меньшого. Рожу отмоешь, может даже к сапогу допущу! Понял? Закончив свою тронную речь, Данила должен был протянуть ему слегу и полувытянуть на землю, с тем, чтобы мы могли убраться подальше от этого нежданного грабителя. А он, не посоветовавшись со мной, нагнул Зенону толстый куст можжевельника. Как ведро из колодца, утопленник выскочил на сухую землю. Он был грязный, как черт и злой. В его руках моментально оказалась моя слега. Наши роли зеркально поменялись местами. Мы с Данилой из пастырей превратились в заблудших овец. – Стоять! Урою! Пришлось еще, по приказу спасенного, на себе через болото тащить икону и выслушивать нелицеприятные оценки, даваемые нам неблагодарным крестником. – Пшли вперед!.. О гаманоиды, скоты!.. О племя ранее, младое с вывихом… О искусители невинных душ… О, как мне быть, как быть, как быть?.. На…поле…он сейчас резвится! – Наполеон сейчас резвится! – зашептал мне на ухо Данила, перетолковав по своему слова утопленника, – Ты слышишь, что он болтает? Да он сумасшедший, этот Зенон-Наполеон. В этот момент мы, наконец, ступили на сухую землю. Кони мирно стояли под деревьями, дожидаясь нас. Увидев оседланных лошадей, сумасшедший спросил нас: – Вы кто? У нас с Данилой, когда мы участвовали в разборках с другими кампаниями, обычно мой дружок из-за осанистого, внушительного вида и острого языка выступал в роли представителя-толкача наших интересов. Его железные доводы, встречаясь с чужими медноголовыми аргументами, разбивали противника в пух и прах. Хотя сейчас был не тот случай, но сработал условный рефлекс. Данила скептически оглядел с ног до головы человека, выдающего себя за Наполеона и, перейдя на болотный диалект, решил подровнять себя к императору: – Я княжеский сын Данилко, а он чернец Андрей по прозвищу Рублев. После заявления Данилы, теперь Зенон-Наполеон смотрел на нас, как на умалишенных. – Какой Андрей Рублев, иконописец? – Инда, ей, славный богомаз! Мой приятель перевел дух. Здорово у него получилось, с пафосом. Данила раньше пел в церковном хоре. Вот его память мы сейчас нещадно и эксплуатировали, стараясь подстроить говор под наш наряд четырнадцатого века, в который собирались одеться. Вдруг сумасшедший поверит. Зенон с интересом рассматривал княжескую одежду моего друга. А Данила вдруг улыбнулся и сказал мне: – Ну-ка подай корыто. Он взял его в руки и вышел вперед. – Аз прими от мени богоподобную ендову, ампиратор Наполеон! Данила закончил свой треп и теперь со вниманием ждал, что ответит ему наш крестник. – Княжий сын говоришь? – В скит идэмо, к старцу Прохору. Данила вытер со лба выступивший от напряжения пот. Угораздило же нам связаться с сумасшедшим. Мы внимательно наблюдали за Зеноном. Минутные колебания появившиеся на его лице, совершенно пропали, он еще раз окинул нас неожиданно жестким взглядом, и вдруг приказал Даниле: – Пороть придется тебя Данилка! Мозги вправлять! – в руках у него вместо слеги вжикнули прутья. Отблагодарил нас дураков, называется. Мой друг просто опешил от такой перспективы. У него от неожиданности задрожал голос, и даже навернулись слезы на глазах. – Я – княжеский сын. Меня, пороть нельзя. – Тебя нельзя?… Еще как можно, – уверенно заявил Зенон. – Ну-ка гони сюда порты и жупан, и рассказывай. А где соврешь, там розгами получишь, – в руках спасенного вжикнули прутья. – Клянусь говорить правду, и только чистую правду, – передавая, сапоги и штаны, а затем и расшитый кафтан, клялся Данила. Моя одежда осталась при мне. |
||
|