"Димитр Димов. Осужденные души" - читать интересную книгу автора

дверью, окованной позеленевшей бронзой, которую ей показал Робинзон, она
остановилась. Казалось, что дверь герметически закрыта. На маленькой медной
табличке, прибитой под звонком, слишком маленькой для такого большого
учреждения, Фани прочитала: "Residencia de los padres jesuitas".[35] Фани
потянула ручку звонка, и где-то в глубине резиденции отозвался далекий звон
колокола. Через минуту окошечко в двери отворилось, и в его рамке показалась
коротко остриженная голова. Лицо - вероятно, брата-привратника - было очень
строгое, но не отмеченное особым интеллектом.
Позднее Фани узнала, что иезуиты, дабы вернее служить папе, который,
опираясь на не совсем ясные полномочия, замещал на земле Христа, применили в
своем ордене общественную систему, против которой они же больше всего
поднимали крик: каждый по своим способностям и специальности получал в
общежитии какую-нибудь работу. Существовал брат-портной, брат-сапожник,
брат-бухгалтер, который вел двойные расчеты - одни для внешнего мира, из
которых явствовало, что общежитие бедствует и погрязло в долгах, другие для
генерала ордена, который должен был знать, какой суммы достигает чистый
доход от подаяний верующих, чтобы перекачать его в кассы Ватикана. Затем шла
более высокая иерархия отцов: отец-дантист, отец-химик, отец-гинеколог,
который в родильных домах помогал новым христианам появляться на свет. Был
даже отец-астроном, бесконтрольно собравший в Аргентине, опять-таки от
верующих, громадные средства, чтобы построить алюминиевый стратостат и
подняться на нем в стратосферу. Но обо всех этих достижениях организации
иезуитов Фани тогда еще ничего не знала.
Брат-привратник вежливо поздоровался и, даже не спрашивая, кто ей
нужен, сухо сообщил, что для приема посетителей отведено время от двенадцати
до часу, после чего сразу захлопнул окошечко. Фани в растерянности пошла
обратно. В конце улицы она машинально прочитала каменную надпись, вещавшую о
некоем доне Рамиро Альваресе, убитом на дуэли в 1498 году доном Рикардо
Балбуэна, а потом прошлась до овеянной грустью площади поэта Бекера.
Ровно в половине первого она вернулась в резиденцию. На сей раз
брат-привратник коротко опросил ее: имя, откуда она прибыла, кого ей нужно,
и наконец задал совсем уж полицейский вопрос - зачем ей нужен отец Сандовал.
Фани заявила важно, что она хочет увидеться с отцом и поговорить с ним и что
ее имя ему известно. Брат-привратник смерил ее взглядом с головы до пят,
точно все, что он слышал, могло быть подвергнуто сомнению. Фани подумала,
что он, вероятно, видит в ней Шарлотту Корде, потому что в его глазах она
прочитала неприязнь и подозрение. Потом он захлопнул окошечко у нее перед
носом и заставил ее ждать еще несколько минут, как кающегося Генриха IV
перед папским замком в Каноссе. Дверь он открыл чуть приветливей и пригласил
ее в приемную, обставленную по-спартански, куда вскоре вошла некая увядшая
особа в рясе. Незнакомец был средних лет и представился как отец Оливарес.
Продолжительные молитвы и глубокое изучение схоластики иссушили его
лицо. И только крошечная частица живого чудом сохранилась в грустной улыбке
глаз. Фани сразу почувствовала, что этот человек не опасен. В его взгляде не
было и следа магнетической силы отца Эредиа. Постоянные размышления о
Платоне, казалось, совершенно оторвали его от времени и пространства. Перед
ней стояло существо, чей дух парил как облако по вершинам догматики Фомы
Аквинского, и только разжиревшее брюшко свидетельствовало о вине и обильной
пище, которые он принимал всякий раз, спускаясь на землю.
Отец Оливарес смущенно осведомился у Фани о причине ее прихода, и,