"Любен Дилов. Мой странный приятель астроном" - читать интересную книгу автора

досадно знакомыми звездными сигналами запуталось и какое-то новое, не
похожее на них излучение. Оно не было совсем незнакомо, походило на
излучения так называемых белых карликов, которые, согласно гипотезе, могут
представлять собой нейтронные звезды. Интриговало в этом случае то, что на
этом месте раньше, во всяком случае последние два года, не наблюдали
никакого белого карлика. Наиболее вероятным было предположение, что
нейтронная звезда образовалась только теперь, и это удачно подтверждало
некоторые гипотезы, авторы которых не замедлили поздравить моего приятеля
и поблагодарить за открытие.
Вопрос, однако, уперся в немаловажное обстоятельство: действительно ли
это был белый карлик, откуда и как он появился и, наконец, почему так
близко, в самом центре созвездия Орион, тогда как другие, уже открытые
нейтронные звезды находились на сто- и тысячекратно большем расстоянии.
И тогда моему приятелю, с которым некогда свел нас случай - мы жили в
одной студенческий комнате, - пришло в голову несмотря на имевшую место
безуспешную попытку англичан, взглянуть на это излучение не как на
пульсацию загадочного нейтронного сердца белого карлика, а как на
трансформированные сигналы, посылаемые из космоса мыслящими существами.
Из своей практики египтолога я хорошо знаю, что "случайная догадка"
подчас играет большую роль в науке. Ломаешь, бывало, голову, над
каким-нибудь черепком с двумя-тремя знаками на нем целые годы, а потом...
неожиданно оказывается, что разгадка уже давно таилась где-то в твоих
мозговых извилинах, а на свет явилась, кто знает, по какой причине, только
теперь.
Но что касается моего приятеля, я был убежден - дело совсем не в
случайной догадке. Сколько я его помню, он всегда мечтал открыть какой-то
другой мир, в котором разумные существа "не были бы такими идиотами, как
люди". Не может быть, твердил он, что в этой галактике существуем только
мы, жалкие питекантропы, есть и другие, более совершенные существа.
Обидно, за материю обидно! Я недоумевал, как он может так ненавидеть
людей, но он объяснял мне: "Я их не ненавижу. Или точнее: стараюсь не
ненавидеть, ибо я и сам к ним отношусь. Но в их теперешнем виде я их
презираю".
Мне кажется, что именно это презрение заставило его стать астрономом.
Еще в молодости он решил всю свою жизнь не заниматься, по возможности,
ничем человеческим. Я мало знал о нем, так как при этом его отношении ко
"всему человеческому" он, естественно, никогда ничего о себе не говорил.
То есть я не знал ничего другого, кроме того, что он один, совсем один на
свете и что все его близкие погибли либо от бомб, либо в гитлеровских
концлагерях. Мне кажется, что, может, именно здесь следует искать корни
его мизантропии, но не смею этого утверждать, ибо сам я слишком
мягкосердечный человек.
Я сказал "мизантропия", но он обижался, что приписываю ему такое
качество. Мизантропия, считает он, тоже порождение человеческого сердца,
которое он презирает больше всего. По этой логике он, вероятно, должен был
презирать и меня, но мне всегда казалось, что это ему как-то не совсем
удается, что за астрономическим холодом - внешней манерой держаться даже
по отношению ко мне - проблескивает презираемая им потребность Солее
теплого общения с другим человеком. Потому-то я не пропускаю случая,
оказавшись поблизости, выпить чашку кофе в его кабинете и послушать