"Любен Дилов. Жестокий эксперимент" - читать интересную книгу автора

жаждущий гармонии взгляд в который раз обнаружил ее деформированные ноги, и
он вдруг решил нарисовать их. Ноги на фоне этого странного неба. Ноги
лежащего человека или того, который, возможно, пытается взойти на небо...
Разве искусство не есть наше стремление высвободиться от угнетающей нас
дисгармонии?
- Прошу тебя, вытяни ноги, - обратился он к Альфе. - Не так, не так,
развернись вместе с шезлонгом или лучше сядь на пол и вытяни их.
Она молча исполнила эту странную просьбу, а он в нетерпении одним
глотком выпил оставшееся виски. И наверное, по этой причине движения его
стали размашистыми и ноги получились слишком крупными. Но это не остановило
его. Теперь уже рука двигалась наперекор его намерениям, руководимая
собственной волей и чутьем. Характер рисунка был грубым, в глинисто-желтых,
землисто-серых и болотно-синеватых тонах. Искривленные пальцы, мозоли,
вздувшиеся узлы вен, которые того гляди лопнут. Оживала, устало пульсировала
пара мужских ног, избороздивших множество дорог, а сейчас ступивших гордо и
небрежно на необычное небо. А может, просто вытянувшихся, чтобы отдохнуть,
прежде чем двинуться по самому небу и покорить его своим упорством.
Заметив, что он давно уже не обращает на нее внимания как на модель,
Альфа бесшумно поднялась и встала у профессора за спиной. Помолчала какое-то
время, потом удивленно спросила:
- Капитан, что это?
Он не отвечал и устало смотрел на холст. Ноги и руки подрагивали, кровь
резкими толчками стучала в висках; у него было такое чувство, что он
нарисовал лучшую свою картину.
- Налей-ка мне немного! - попросил он вместо ответа.
Альфа метнулась за бутылкой, словно тем самым спасала его от припадка.
- Ну, что скажешь? - спросил он, отстраняя дробно подрагивающий и
ударяющийся о зубы бокал.
- Жутко! Эти ножищи во все небо... такие одинокие! Хотя... не знаю, я
мало разбираюсь в живописи.
- Да, одинокие, - согласился он. - Но разве и не сильные в то же время?
Разве в них не чувствуется судьба? - Он отпил еще немного, поперхнулся и
засмеялся натужно, хрипло: - То-то! Зачем рисовать всего человека или его
портрет? Нарисуй его ноги, и увидишь весь его жизненный путь. У Леонардо
есть руки старухи...
Альфа, по-прежнему стоя сзади, приподняла его подбородок и поцеловала в
темя, как бы в ознаменование успешно завершенной работы. Ему же вдруг стало
стыдно за свое творение, и он торопливо отвернулся. Вот завтра закончит его,
тогда будет видно. Но будет ли завтра под этим безжизненным небом и его
негаснущим светом?
И он бросился в объятия поцеловавшей его женщины, повернувшись спиной к
жалким - как ему показалось - в своей самонадеянности человеческим ногам.
Закрыл глаза, чтобы не видеть неба, которое только что рисовал с
добросовестностью ученого, ибо оно уже коснулось плеча женщины и медленно
впитывало их обоих в себя, быть может, за какой-то неосознанный ими грех, их
собственный или же целого человечества, а может, и за самонадеянность.

12

От них обоих потребовалось немало такта, чтобы эта необыкновенная