"Гордон Диксон. Стальной брат (сборник "Эти удивительные звезды")" - читать интересную книгу автора

о его положении лишь вопрос времени, когда они попадут в него. И тогда
останутся лишь слепые "собачки", дрожащие, увертывающиеся, трясущиеся через
пункты звездного компаса в своей безумной жажде преследования. Одна или две
из них могут отомстить врагу, если корабли постараются проскользнуть мимо и
перейти Границу, но Джордана уже не будет, чтобы узнать об этом.
Но другого выхода не было - раз уж долг оставлял ему всего лишь один
ход. Как чужие, руки оторвались от панели и простерлись над клавишами,
которые могли бы освободить "собачек". Его пальцы опустились и встали на
место - легкое касание ровной, отполированной, холодноватой поверхности.
Но он не мог нажать клавишу.
Он сидел с протянутыми руками, как будто в мольбе, как один из его
примитивных предков перед древним алтарем смерти. Поскольку его воля
сдалась, ничто не отрицало теперь его вины и неудачи. Поворот в сражении
произошел за несколько мгновений его невнимательности, а его недооценка
врага соблазнила его бездумно остановить свой третий десяток. Он знал это,
и с помощью банка памяти, если он сохранится, об этом будут знать
вооруженные силы. В его небрежности, в его отказе воспользоваться опытом
предшественников была его вина.
И все же он не мог нажать на клавиши. Он не мог достойно умереть - при
исполнении долга - холодная и точная фраза из официальных донесений. В его
теле билась неистовая, бунтующая кровь, инстинктивное отрицание конца,
который неоспоримо смотрел ему в лицо. Через жилы, мускулы и нервы шла эта
дрожь, выступая наперекор и блокируй требования обучения, логичные
распоряжения его мозга. Слишком рано и несправедливо: ему не дали
возможности набраться опыта. Всего-то ему был нужен еще один удобный
случай, еще один, чтобы исправиться.
Но мятеж кончился и оставил его дрожащим и ослабевшим. Он не отрицал
реальности. И теперь на него давил новый стыд: ведь он думал о трех
прорвавшихся вражеских кораблях, о другом городе с объятыми пламенем
развалинами и о другом ребенке, который будет с криком бежать от
преследователей. Эти мысли росли в нем, и он внутренне скорчился,
разрываясь от собственной нерешительности. Почему он ничего не мог сделать?
Для него действия уже не играли никакой роли. Что будет значить для него
справедливость и исправление ошибок после того, как он умрет?
Он тихонько застонал, держа вытянутые руки над клавишами, и не мог
нажать на них.
Потом пришла надежда. Неожиданно, из обрывков его воспоминаний всплыли
слова офицера разведки и его собственные поиски признаков помешательства.
Он, Джордан, не мог открыть самого себя врагу, даже если этот метод означал
возможность защиты Внутреннего Мира. Но человек, который охранял Пост до
него, который умер, так же как умрет и он, должно быть, встретился с той же
необходимостью принести себя в жертву. И в банке памяти должны находиться
последние воспоминания о его решении, ждущие воскрешения в сознании
Джордана.
В этом была последняя надежда. Он должен вспомнить, должен
использовать безумие, от которого отказывался. Он должен будет вспомнить и
быть Вашкевицем, а не Джорданом. Он будет Вашкевицем и не будет бояться,
хотя действовать подобным образом было стыдно. Если бы было воспоминание,
личность, среди всех живущих людей, чей образ он мог бы пробудить, чтобы
заменить им вид трех темных кораблей, он попытался бы сделать все сам. Но