"Чарльз Диккенс. Сев" - читать интересную книгу автора

Итак, мистер Баундерби нахлобучил шляпу - иначе он никогда не надевал
ее, как и подобает тому, кто сам вывел себя в люди и не имел времени
приобщиться к искусству изящного ношения шляп, - и, засунув руки в карманы,
не спеша вышел в сени. "Не признаю перчаток, - любил он повторять. - Я без
них карабкался вверх. Иначе я бы не залез так высоко".
Мистер Грэдграйнд поднялся к себе за адресом, а мистер Баундерби,
постояв немного в сенях, отворил одну из дверей и заглянул в классную тихую
светлую комнату, устланную ковром, которая, однако, вопреки книжным шкафам,
коллекциям, всевозможным приборам и наглядным пособиям была едва ли не
скучнее самой заурядной цирюльни. Луиза, лениво облокотившись на подоконник,
рассеянно смотрела в окно, а Томас, обиженно сопя, стоял у камина. Двое
других отпрысков семейства Грэдграйнд - Адам Смит и Мальтус[14] - отбывали
срок обучения вне стен отчего дома, а малютка Джейн, вся измазанная влажной
глиной, полученной из смеси грифеля и слез, уснула над простыми дробями.
- Полно тебе, Луиза, полно, Томас, - сказал мистер Баундерби. - Вы
больше не будете этого делать и все. Я замолвлю за вас словечко перед вашим
отцом. Ну как, Луиза? Стоит это поцелуя?
- Извольте, мистер Баундерби, - помолчав, холодно отвечала Луиза; она
медленно пересекла комнату и, отвернувшись, нехотя подставила ему щеку.
- Ты ведь знаешь, что ты моя любимица, - сказал мистер Баундерби. До
свидания, Луиза!
Он ушел, а Луиза осталась стоять у дверей и все терла и терла носовым
платком щеку, которую он поцеловал. Прошло пять минут, щека уже стала
огненно-красной, а Луиза все еще не отнимала платка.
- Что с тобой, Луиза? - хмуро проговорил Томас. - Этак дырку протрешь.
- Можешь взять свой ножик и вырезать это место. Не заплачу!


ГЛАВА V

Основной лад

Кокстаун, куда проследовали господа Баундерби и Грэдграйнд, был
торжеством факта; в нем так же не нашлось бы и намека на "фокусы", как в
самой миссис Грэдграйнд. Прислушаемся к этому основному ладу - Кокстаун,
прежде чем мы продолжим нашу песнь.
То был город из красного кирпича, вернее он был бы из красного кирпича,
если бы не копоть и дым; но копоть и дым превратили его в город ненатурально
красно-черного цвета - словно размалеванное лицо дикаря. Город машин и
высоких фабричных труб, откуда, бесконечно виясь змеиными кольцами,
неустанно поднимался дым. Был там и черный канал, и река, лиловая от вонючей
краски, и прочные многооконные здания, где с утра до вечера все грохотало и
тряслось и где поршень паровой машины без передышки двигался вверх и вниз,
словно хобот слона, впавшего в тихое помешательство. По городу пролегало
несколько больших улиц, очень похожих одна на другую, и много маленьких
улочек, еще более похожих одна на другую, населенных столь же похожими друг
на друга людьми, которые все выходили из дому и возвращались домой в одни и
те же часы, так же стучали подошвами по тем же тротуарам, идя на ту же
работу, и для которых каждый день был тем же, что вчерашний и завтрашний, и
каждый год - подобием прошлого года и будущего.