"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

королевы оказывает нам честь своим присутствием и сидит за столом па коне, в
фельдмаршальской форме". И когда я вспомнил, какие удивительные королевские
приемы я сам устраивал (ночью), какими невообразимыми яствами уставлял свой
стол, как непостижимо вел себя по случаю этих выдающихся событий, как мог я
не покраснеть при этом воспоминании? Я удивляюсь, почему великий всеведущий
мастер, который назвал сон смертью каждодневной жизни *, не назвал сны
безумием каждодневного рассудка.
Пока я думал об этом, больница осталась уже позади, и я снова
приближался к реке; чтобы передохнуть, я постоял на Вестминстерском мосту,
услаждая свой бесприютный взор зрелищем стен Британского парламента; мне
известно, какое это изумительное, бесподобное учреждение, и я не сомневаюсь
в том, что оно составляет предмет восхищения всех соседних народов и
пребудет славным в веках, но мне все же кажется, что его не мешает немного
подхлестывать, дабы оно получше работало. Завернув в Олд-Пелас-Ярд, я пробыл
четверть часа около судейских палат, которые тихо нашептывали мне, сколько
людей из-за них не ведает сна и как неспокойны и тягостны предрассветные
часы для несчастных просителей. Вестминстерское аббатство составило мне
хорошую мрачную компанию на следующие четверть часа; я представил себе
удивительную процессию погребенных в нем мертвецов, выступавшую меж темных
колонн и сводов, - причем каждое столетие больше дивилось тому, которое шло
за ним, нежели всем тем, которые прошли до него. Право же, во время этих
ночных скитаний, заводивших меня даже на кладбища, где сторожа в
определенные часы обходят могилы и поворачивают стрелку контрольных часов,
которые отметят, когда их коснулись, я с благоговением думал о бесчисленных
сонмах мертвецов, принадлежащих одному-единственному старому городу, и о
том, что, восстань они ото сна, они заполнили бы собой все улицы, и негде
было бы иголке упасть, не то что пройти живому человеку. Мало того, полчища
мертвых захлестнули бы окрестные холмы и долины и протянулись дальше бог
знает куда.
Когда в ночной тиши до слуха бездомного доносятся удары церковных
часов, он может нечаянно обрадоваться им как собеседникам. Но по мере того
как волны звука - в такую пору они ощущаются очень ясно - широкими кругами
уходят все дальше и дальше в мировой пространство (как объяснял нам
философ), начинаешь понимать, что ошибся, и чувство одиночества становится
еще сильнее. Однажды - это было после того, как я оставил Аббатство и
обратил лицо свое к северу, - я подошел к широким ступеням церкви св.
Мартина в ту минуту, когда часы били три. Вдруг у меня из-под ног поднялось
человеческое существо (которого я не заметил и в следующий момент непременно
бы на него наступил) и в ответ на удары колокола испустило такой крик
одиночества и бесприютности, какого я никогда дотоле не слышал. Мы стояли
лицом к лицу и в страхе глядели друг на друга. Это был юноша лет двадцати с
нависшими бровями и пушком на губе, одетый в лохмотья, которые он
придерживал рукой. Он дрожал всем телом, зубы у него стучали, и, глядя на
меня - своего гонителя, дьявола, привидение или за кого еще он мог меня
принять, - завывал и скалил зубы, как затравленная собака. Намереваясь дать
этому уродливому существу денег, я, чтобы задержать его, - ибо оно, завывая
и скаля зубы, пятилось от меня, - протянул руку и положил ее ему на плечо. В
тот же миг оно выскользнуло из своей одежды, подобно юноше в Новом завете, и
оставило меня одного с лохмотьями в руках.
Прекрасное развлечение представляет собой Ковент-Гарденский рынок в