"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

таких состязаний я наткнулся на своего соотечественника, чрезвычайно
любезного и образованного, который за долгие годы дострелялся до того, что
оглох и выиграл столько подносов, что теперь разъезжал по стране в экипаже,
набитом подносами, вроде прославленного коробейника.
В горной части страны, куда я теперь добирался, впереди лошадей иногда
пристегивают упряжку волов, и я тяжело двигался вверх, вверх, вверх, сквозь
дождь и туман, и вместо музыки слушал шум водопадов. И вдруг дождь
прекращался, туман рассеивался, и я въезжал в какой-нибудь живописный
городок с блестящими шпилями и затейливыми башнями и взбирался по крутым
извилистым улочкам к рынку, где не меньше сотни женщин в корсетах продавали
яйца и мед, масло и фрукты и, сидя возле своих аккуратных корзин, кормили
грудью детей, и у них были такие огромные зобы или опухшие железки, что
составляло немалый труд разобраться, где кончается мать и начинается
ребенок. К этому времени я сменил свою германскую колесницу на верхового
мула, цветом и твердостью так похожего на старый, пыльный, обшитый шкурой
сундук, который был у меня некогда в школе, что я готов был искать у него на
спине свои инициалы, образованные шляпками медных гвоздей, и я поднимался по
тысячам горных дорог, и видел внизу тысячи еловых и сосновых лесов, и очень
был бы не прочь, если б мой мул держался немного поближе к середине дороги,
а не шел на копыто иль два от обрыва, хотя, к великому моему утешению, мне
объяснили, что это следует приписать великой его мудрости, ибо в другое
время он носит на себе длинные бревна и откуда ему знать, что я не
принадлежу к таковым и не занимаю столько же места. И вот мудрый мул
благополучно вез меня по альпийским перевалам, и я по десять раз на дню
переходил из одного климата в другой; подобно Дон-Кихоту на деревянном коне,
я попадал то в область ветра, то в область огня, то в область ледников и
вечных снегов. Я перебирался через непрочные ледяные своды, под которыми
гремел водопад, я проезжал под аркой сосулек несказанной красоты, и воздух
был здесь такой ясный, свежий и бодрящий, что на остановках я, подражая
своему мулу, катался в снегу, решив, что ему виднее, когда как поступать. В
этой части пути мы иногда попадали среди дня в получасовую оттепель.
Постоялый двор, казалось тогда, стоит на острове топкой грязи, окруженном
океаном снегов, а с вереницы жующих мулов и тележек, заполненных бочонками и
тюками, которые за милю отсюда были как в Арктике, снова начинал подниматься
пар. Так добирался я до кучки домиков, где мне надо было свернуть с тропы,
чтобы посмотреть водопад. И тогда, издав протяжный крик, словно молодой
великан, подкарауливший путника, идущего вверх по круче, - иными словами,
промысливший себе обед, - идиот, лежащий на штабеле дров, чтобы погреться на
солнце и подлечить свой зоб, вызывал женщину-проводницу, и та поспешно
выходила из хижины, закидывая на ходу ребенка за одно плечо, а зоб за
другое. Во время этого путешествия я ночевал в молельнях и мрачных
пристанищах всякого рода, и ночью у камелька слушал истории о
путешественниках, которые неподалеку от этого места погибли во время снежных
обвалов или провалились под толщу снега. Одна такая ночь, проведенная у
очага, когда снаружи трещал мороз, вернула меня к давно забытым впечатлениям
детства, и мне почудилось, что я русский крепостной из книжки с картинками,
которую я разглядывал еще до того, как мог ее сам прочесть, и что меня
собирается отхлестать кнутом благородная личность в меховой шапке, в высоких
сапогах и с серьгами в ушах, явившаяся, надо думать, из какой-нибудь
мелодрамы.