"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

Мне больно было думать об этих жалких мелочах, когда я шел по улицам
города, где, казалось, каждый камень взывал ко мне: "Оборотись сюда и
взгляни, сколько тут надо сделать!" Мне захотелось отвлечься другими
мыслями, чтобы облегчить свое сердце. Однако я был так полон воспоминаниями
об обитателях работных домов, что мне только удалось вместо тысячи бедняков
сосредоточить свои мысли на одном из них.
- Извините, сэр, - сказал он мне как-то раз конфиденциальным тоном,
отводя меня в сторону, - но я знавал лучшие дни.
- Печально слышать.
- Я, сэр, хочу пожаловаться вам на смотрителя.
- Но, поверьте, я здесь ничего не значу. Если б...
- В таком случае, сэр, пусть это останется между вами и человеком,
который знавал лучшие дни, сэр. - Мы со смотрителем оба масоны, сэр, и я
всякий раз делаю ему знак *, а он, из-за того, что я сейчас в таких жалких
обстоятельствах, - никогда не дает мне отзыв!..

IV

Два посещении общедоступного театра

Когда минувшим январем в дождливый субботний вечер я закрыл за собой в
шесть часов дверь своего дома и вышел на улицу, окрестности Ковент-Гардена
казались вымершими. Скверная погода заметнее в этом, знавшем лучшие времена,
квартале, чем в любом другом, не успевшем еще так явно прийти в упадок. В
теперешнем своем незавидном положении он плохо, много хуже других, переносит
сырость. Когда начинается оттепель, он приходит в ужасное расположение духа.
Памятник Шекспиру, с ни в чем не повинного носа которого падали капли дождя,
горько оплакивал в тот вечер замечательные здания вокруг театра Друри-Лейн,
которые в былые дни, когда театр преуспевал, тоже благоденствовали, занятые
солидными конторами, а сейчас из года в год меняют своих обитателей, так что
неизменным в них остается только обычай беспрерывно разгораживать первый
этаж на все более тесные заплесневелые закутки, где ютятся лавчонки,
выставляющие на продажу один апельсин и полдюжины орехов или баночку помады,
коробку сигар и кусок фигурного мыла, не находящие себе покупателей. В
теперешних невообразимых конторах, размером с голубиное гнездо, нет даже
чернильницы, а только стоит модель театрального зала и какие-то
перекати-поле в грязных, слишком для них высоких цилиндрах - так и кажется,
что видел их на ипподроме, сопричастными к шару и разноцветным лоскутьям, -
продают в сезон Итальянской оперы билеты со скидкой... В безлюдных,
покинутых ордой, бедуинских стойбищах сыскали себе приют лишь бутылки из-под
имбирного пива, которые способны в такой вечер одним видом своим вызвать
дрожь - когда бы не уверенность, что они пусты; от пронзительных криков
мальчишек-газетчиков, доносящихся с их биржи у сточной канавы на
Кэтрин-стрит, они суматошливо забились в угол, словно перепуганный
преступник, получивший повестку в суд. Трубки с изображением мертвой головы
в лавке курительных принадлежностей на Грейт-Рассел-стрит казались
театральным memento mori {Помни о смерти (лат.).}, напоминавшим зрителям об
упадке театра как общественного института. Шагая по Боу-стрит *, я готов был
вознегодовать против лавок, выставляющих напоказ материалы, из которых
изготовляются диадемы и королевские мантии, так что тайное театра делается