"Чарльз Диккенс. Земля Тома Тиддлера" - читать интересную книгу автора

получали хорошее жалованье, их недурно кормили, а в случае увечья,
нанесенного томагавком или стрелой индейцев, их ожидала пенсия. Прозябая в
глуши, постоянно готовые к тому, что их занесет сугробами, что по
обледеневшей корке снега к ним придут волки и, завывая, станут скрестись в
дверь, точно собаки, которые просятся в тепло, они, однако, никогда не
унывали. Обычной темой их разговоров были суровые приключения, из коих
складывалась повседневная жизнь этого передового поста христианского мира,
рассказы о военных хитростях и жестокостях индейцев, о пантерах и гризли, о
вилорогах и бизонах. Многие из них общались с индейскими племенами и
говорили на разных индейских диалектах так же свободно, как на родном языке.
Я убедился, что эти суровые люди очень гостеприимны. Они тут же прерывали
разговор, чтобы не беспокоить меня, когда я ложился поспать на груду шкур и
одеял, пока мой проводник седлал коней, и вскоре переставали подсмеиваться
над моим явно вздорным отказом от виски. "Может, полковник и прав!" -
говорили они со свойственной им грубоватой вежливостью. ("Полковник" на
американском Западе - просто форма учтивого обращения.) Однажды я обнаружил,
что всех обитателей станции, стоящей вблизи болот, подкосила лихорадка, и
они оказались в совершенно беспомощном состоянии. Лихорадка эта обычно
спадает, когда начинает дуть здоровый северный ветер, но бедняги все еще
мучились, ослабев за время болезни; из всей компании только один мог кое-как
передвигаться, чтобы готовить пищу и поддерживать огонь.
Я старался подбадривать себя мыслями об ожидающей меня награде в случае
успеха, о цели, маячившей где-то в конце пути, ибо задача, которую я взял на
себя, была далеко не из легких. Мысль об Эмме поддерживала меня, и я
проникся британским упорством, решимостью выиграть во что бы то ни стало,
преодолеть все преграды и скорее умереть, чем сдаться. Но тяготы этого
путешествия превзошли все мои ожидания. День и ночь, под палящим солнцем под
пронизывающим ледяным северным ветром, мы стремилась вперед, переправлялись
через потоки, пробирались через болота, проваливались в логовища койотов или
неслись по бескрайним равнинам. Я уже начал испытывать ненависть к
бесконечным, поросшим травою плоскогорьям, к беспредельным просторам
темно-зеленой глади, к синим горизонтам, к грядам отлогих холмов, по
которым, однако, могли ехать фургоны и повозки. Так мы продвигались дальше и
дальше, пока высокая трава, пестревшая цветами и диким льном, не сменилась
покровом более короткой и жесткой, настоящей "бизоньей травы", которую так
любят эти животные; ручьи и реки теперь попадались все реже, заросли полыни
сменили цветущий кустарник Запада, вода в родниках стала солоноватой, и
лошади то и дело скакали по голой белесоватой пустыне, а под их копытами
хрустели кристаллы соли, ярко сверкавшей на солнце. Индейцы попадались
редко, а дичь и того реже. По словам проводников, ее распугал непрерывный
поток переселенцев. Что касается индейцев, то иногда на фоне алого вечернего
неба мы видели отряд диких всадников: головные уборы из перьев, заостренные
копья, развевающиеся одеяния... Но они не пытались на нас нападать, и
спутники мои говорили, что это, вероятнее всего, охотники за бизонами из
племени Юта, возвращающиеся на север. Я не в силах передать все трудности
этого бесконечного пути - ноющую боль в суставах, сведенные жилы, боль,
терзающую все мои переутомленные мускулы! Еще меньше могу я описать
постоянное напряжение ума и всех чувств, ощущение, будто мозг так же
измучен, как и тело.
Я никогда не забуду вечер, когда я прибыл в Солт-Лейк-Сити, столицу