"Чарльз Диккенс. Земля Тома Тиддлера" - читать интересную книгу автора

предметами декоративного искусства, но все же свидетельствовавшими о любви к
изящному и о желании как-то прикрыть нищету.
Но, как я уже сказал, окно это привлекало мое внимание чаще всего
именно в сумерки и по вечерам. Ведь когда в комнате горит свет, тени
находящихся в ней предметов и людей возникают на оконной шторе с такой
яркостью и четкостью, что человеку, который не занимался подобными
наблюдениями, трудно этому поверить. И вот, тени говорят мне, что в комнате
живут муж и жена, и я уверен, что оба они молоды. Мужчина, как мне дает
основание заключить его поза, а также экран из папиросной бумаги, за которым
он сидит, - гравер, бедный труженик, для которого дни чересчур коротки, и
он, сгорбившись, долгие ночные часы терпеливо корпит над своей работой.
Время от времени я замечаю, как он встает, откидывает голову, чтобы
отдохнула шея, и тогда я вижу тень его молодой, чересчур худощавой, но
стройной фигуры. Тень показывает, что он носит бороду. Свет в комнате очень
яркий, и это еще больше убеждает меня в том, что человек этот гравер. Почти
всегда рядом с его тенью - тень его жены. Как она следит, как ухаживает за
ним, как склоняется над спинкой его стула или опускается подле него на
колени! В те дни я еще ни разу не видел ее лица, но не мог представить себе
ее иначе, как женщиной настолько очаровательной и милой, что она могла бы
внести свет даже в более мрачную комнату и сделать тяжелую жизнь мужа, -
если у него хватит сил выдержать ее, - не только терпимой, но и
восхитительной.
Если у него хватит сил выдержать эту жизнь... Но хватит ли? Передо мною
лишь его тень, но мне кажется, что это тень человека слабого здоровьем.
Ночью, когда бы ни взглянуть на это окно, всегда видна его согбенная фигура;
днем же я всегда вижу угол экрана, за которым он трудится. "Если он будет
корпеть над работой день и ночь, - думал я, - то, как это обычно бывает при
всяком чрезмерном напряжении сил, он наверняка не достигнет цели и в конце
концов надорвется".
Вскоре я начал подозревать, что мои опасения подтвердились. Однажды
штору на окне, которую поднимали, чтобы граверу было легче работать при
дневном свете, так и не подняли. Трудно передать, с каким нетерпением
дожидался я вечера и теней, которые поведают мне больше.
В тот вечер свет в комнате горел, как обычно, но прямой угол экрана не
выделялся на шторе. И тень появлялась только одна, - это была тень женщины,
и по ее осторожным движениям я догадался, что она, должно быть, наливает
возле лампы лекарства и готовит различные снадобья для больного. Порою она
отвлекалась от своего занятия и поворачивала голову в ту сторону, где, как я
решил, стоит кровать. А иногда мне казалось (хотя, быть может, это была
всего лишь игра воображения), что она шевелит губами, с кем-то разговаривая.
Иной раз я даже видел, как она, чуть-чуть склонив голову, пробует
приготовленную ею пищу, пробует и снова что-то перемешивает, прежде чем
отнести в тот угол комнаты, где, я был уверен, лежит больной. Вот что могли
рассказать тени.
Из окна моей спальни улица видна на довольно большое расстояние в обе
стороны, я даже вижу угол, на котором стоит тележка для любителей ранних
завтраков - довольно жалкое заведение и, кажется, не слишком-то
преуспевающее. Однако оно настолько меня занимает, что каждое утро я первым
долгом подхожу к окну взглянуть, есть ли у бедняги хозяина хоть один клиент;
более того, как-то раз я даже надел для маскарада матросскую куртку и