"Борис Дьяков. Повесть о пережитом " - читать интересную книгу автора

ногой оттолкнул мешок. Принялся ворошить вещи инженера.
"Осматривают уже не раз осмотренное!.. Зачем?.. Роются в душах!.. Кто
приказал?.. У нас нет такого закона, чтоб подавлять в человеке человеческое.
Есть другой закон: поднимать в человеке человеческое - повсюду, даже здесь,
в тюрьме!.."
Ничего запрещенного не обнаружили. Только у Мити отобрали стихи.
Вывалились за дверь. "Зачем им стихи?!"
Барак стал похож на барахолку. Мы медленно собирали раскиданные вещи.
Уселись. Молчим... Суетился лишь один лысый, морщинистый дед. Растерянный,
подошел ко мне.
- Ты чего, дедушка?
- Кудай-то кисет мой зашмонали!
- Откуда сам-то?
- Из-под Москвы...
- Землячок...
- Очень даже приятно... С красными цветочками... темненький... Неужто
скосили?.. О-хо-хо... Курить есть?
Инженер высыпал деду на жесткую, сухую ладонь щепотку табаку, дал узкую
газетную полоску. Дед присел на корточки, скрутил папироску.
- Как со мною приключилося - ума не приложу... Возвертался в
первомайский праздник от родной сестры. Сами понимаете, выпимши. Гляжу, на
сельском Совете заместо красного знамени тряпка мотается. Ни цвету, ни
виду - линючка!.. Ах, думаю, сукины вы дети! Чего ж такое деется? Советскую
власть позорите!.. Я мигом на крылечко, на балясину - и снял ее, тряпку-то,
значит... Ну, скажите, товарищи, по-правильному я сделал или спроть закону?
Знамя-то - оно такое должно быть, чтобы под им помереть не страшно... Не
линючка же, товарищ, а?.. Не линючка?.. А мне - десять годов! Враг - и все
тут. А разве я враг? Я в гражданскую Врангеля бил!.. О-хо-хо...
Он выпрямился, отошел на середину барака, влез на расшатанную табуретку
и обратился ко всем, как с трибуны:
- Товарищи зеки! Прошу, значит, у кого кисет мой обнаружится,
темненький, с красными цветочками, беспременно возвернуть... Память от
старухи.
Никто старика не слушал. Он махнул рукой, слез с табуретки и начал
карабкаться на вагонку.
Постепенно все улеглись. Снова потушили свет. Инженер ворочался,
кашлял, курил. В окно со двора одиноко глядела электрическая лампочка. От
нее на стекле загорались радужные искры. В моем болезненно-расстроенном
воображении они дрожали, рассыпались, вновь соединялись, светились в темноте
всевозможными причудливыми очертаниями и нарисовали наконец человеческое
лицо - профиль Варейкиса.
...Двадцать лет тому назад это было... Воронеж. Студеная метельная
зима. В деревню едут двадцатипятитысячники. Перед ними выступает Варейкис -
пышноволосый, скуластый, нос прямой, с горбинкой, рыжеватые усики. Рабочие
слушают, затаив дыхание. У меня поручение редактора газеты "Коммуна" Швера
сделать живую запись речи. Всю ночь потом я расшифровываю начальные буквы
слов. И вот отчет напечатан. В тот же день Варейкис приходит в редакцию.
Встречаюсь с ним в коридоре.
- Вы разве стенографист? - лукаво щурясь, спрашивает он.
- Нет, Иосиф Михайлович. По памяти...