"Жерар де Вилье. Сафари в Ла-Пасе ("SAS")" - читать интересную книгу автора

бесстрастно разглядывали женщину и Джима Дугласа. По всей видимости, он
подслушивал за дверью.
- В чем дело?
Голос его был холоден и спокоен. Весь выпрямившись, он разглядывал
Джима, как разглядывал каких-нибудь тридцать лет тому назад русских
пленных.
Донья Искиердо всхлипнула.
- Он не хочет ничего слушать, - пробормотала она.
Немец безразлично пожал плечами.
- Мы не смогли убедить молодого человека, что он ошибается, моя
дорогая. Ну что ж, пусть идет и рассказывает, что хочет. В конце концов, мы
живем в демократической стране, не правда ли?
Еле заметная ирония последних слов, сказанных по-немецки, не дошла до
доньи Искиердо. Она посмотрела на дона Федерико как на сумасшедшего. А тот
уже отступил в сторону, пропуская Джима Дугласа.
Чувствуя неловкость, американец двинулся к выходу. Он не ожидал столь
неприятной сцены. Привыкший к скандалам, он был обезоружен женскими
жалобами. Пройдя мимо дона Федерико, он задержался на пороге, собираясь
обернуться, чтобы попрощаться. То, что он увидел, потрясло его. В конце
коридора дверь была открыта и виден был двор. Он был пуст.
Такси, в котором он приехал, исчезло. В шуме споров он не расслышал,
как ушла машина. Почему шофер бросил его, даже не дождавшись платы?
Он обернулся в поисках ответа. За долю секунды совершенно невероятная
сцена запечатлелась в его взоре: донья Искиердо стояла с расширенными от
ужаса глазами, поднеся руку ко рту, а Фредерик Штурм занес над его головой
короткий ледоруб, который ухватил обеими руками.
Острое лезвие ледоруба сантиметров на семь вонзилось в голову
закричавшего американца, как раз над левым виском.
Но он не упал. Силой удара он был отброшен к стене и замер неподвижно.
Машинально поднеся руку к голове и опустив ладонь, он с удивлением увидел
на ней кровь и мозги. Как же мог еще работать его мозг? Тут он почувствовал
жгучую, нестерпимую боль. В глазах помутилось. Очки упали. Он увидел
гигантскую фигуру вновь приближавшегося к нему Фредерика Штурма с поднятым
ледорубом. Загородившись руками, он закричал изо всех сил. Его убивали.
Черепная коробка треснула, как орех, под стальным острием. На этот раз он
упал, как мешок, и уже ничего не чувствовал.

Большое кровавое пятно расплылось по серому ковру. Дон Федерико
отпихнул в угол труп Джима Дугласа. Машинально взял с низенького столика
бутылку коньяка "Эннеси" и долго пил прямо из горлышка. Поставив бутылку,
опустился в кресло.
Он чувствовал себя опустошенным.
Давно уже немец не совершал насилия. Его трясло. Прислонившись к
столу, Моника Искиердо рыдала, судорожно ломая руки. Ничто больше не
нарушало тишину. Слуги-индейцы боялись показываться. А со старым таксистом
дон Федерико рассчитался сам, дав ему пятьдесят долларов и сказав, что
гость остается обедать.
Что до Клауса Хейнкеля, то он, видимо, спал. С трудом перенося горную
болезнь, он страдал от бессонницы. Засыпал на рассвете и вставал часа в
три.