"Станислав Десятсков. Смерть Петра Первого (Интриги, заговоры, измены) " - читать интересную книгу автора

неверным. К тому же их отрывали от карт и водки - надежного и полезного
предприятия.
Напрасно Мишка Бутурлин кричал о заговоре, врагах Отечества и страшном
боярине Голицыне, который на каждой площади и в каждом углу строит козни
самодержавству. Масальский ходил с туза. Выходило так, что господа офицеры
хотели играть в карты. Спасение Отечества совсем было уже отложили на
неопределенный срок, как вдруг немецко-русский полуполковник Палум-хорст
стыдливо заговорил о жаловаиьи. Бутурлин крякнул. Не без разочарования
достал увесистый черный мешочек. На зеленый стол посыпались желтые кружочки.
За полтора года безупречной службы! Вспыхнул золотой костерок.
И странным образом (впрочем, только для фендрика странным) все
переменилось. Спасение Отечества становилось неизбежным и скорым делом.
- Долой Митьку Голицына! - горячился неизвестно откуда появившийся
одноглазый преображенец. - Он хочет толстопузых бояр вернуть, а нам закрыть
все случаи.
Другой незнакомец едва не оборвал все пуговицы на
камзоле Антиоха, хотя тот, собственно, и не возражал патриоту.
- Господа! - багроволицый Масальский забрался на стол, задыхаясь от
волнения. - Господа! У нас умирает отец, но остается мать!
Он разорвал ворот не совсем чистой рубахи. Огромная фальшивая
бриллиантовая запонка отлетела под ботфорты гвардейцев.
- Ура! - гаркнули господа офицеры, на сей раз уже без Антиоха.
То были голоса мужей... мальчики свое откричали.
Мишка Бутурлин тут же, за карточным столом, обрисовал, как следует всем
поступать и действовать. По первому же сигналу о кончине государя надлежало
немедленно поднять под ружье преображенцев и семеновцев.
- Сигнал, господа, дадут вам светлейший и граф Толстой. Полки ко
дворцу поведу я сам. Промедление смерти подобно!
Господа офицеры стали быстро расходиться по гвардейским казармам.
Дежурить в кордегардии и охранять петербургских обывателей от воров остался
один фендрик Антиох Кантемир.
Отвесив почтительный поклон старому князю, Никита попятился к выходу.
Князь, как он и рассчитывал, не провожал. Старик на старомосковский манир
был спесив и провожал до дверей только равных.
Случай был нечаянный. Никита нырнул в маленький темный коридор. Замер,
прислушиваясь. Где-то играли на клавесинах. Потом проскользнул за двери и
лицом к лицу столкнулся с гневным греческим ликом Христа-пантократа.
"Батюшки! Да это княжеская молельня". Машинально перекрестился. И дальше,
дальше на сладкие звуки пасторали. Княжеский кабинет, крестовая, танцзал, по
скрипящему паркету мимо картин и мебели на теплую женскую половину. При
быстрых шагах позвякивала тонкая посуда в зеркальных поставах.
Спальня была новоманирная. Посреди - огромная кровать на точеных ножках
с балясами. Красная камка с подзором, как у славных мастеров Возрождения.
Живые цветы. И в углу клавесин и Мари. Маленькая, хрупкая, перетянутая в
поясе. Ничего не соображая, подошел неслышно. Закрыл ей глаза руками. Мари
вздрогнула. Сквозь пальцы в туалетном зеркальце увидела его лицо -
взволнованное, смешное. Ласково отвела руки. А он уже целовал плечи, глаза,
рот. Когда опомнился, увидел, что она неслышно смеется. Но все же спросил:
- Ждали? Показал записочку.
- Да, конечно.