"Ж.Деррида. От экономии ограниченной к к всеобщей..." - читать интересную книгу автора

истину. От одного определения к другому: мы переходим от бесконечной
неопределенности к бесконечной определенности, и этот переход,
производимый неугомонностью бесконечного, выстраивает цепочку смысла.
Aufhebung понимается внутри круга абсолютного знания, оно никогда не
выходит за пределы его замкнутого пространства, никогда не подвешивает
в неопределенности тотальность дискурса, труда, смысла, закона и т.д.
Поскольку гегелевское Aufhebung никогда не приподнимает, пусть даже
удерживая ее, вуалирующую форму абсолютного знания, оно всецело
принадлежит к тому, что Батай называет "миром труда", т.е. запрета,
воспринимаемого как таковой и в своей тотальности. (...) Гегелевское
Aufhebung, следовательно, принадлежит к ограниченной экономии и
оказывается формой перехода от одного запрета к другому,
кругообращением запрета, историей как истиной запрета. Стало быть,
лишь пустую форму Aufhebung Батай может использовать для того, чтобы
по аналогии обозначить то, что никогда прежде не было осуществлено:
трансгрессивное соотношение, связывающее мир смысла с миром
бессмыслицы. Это смещение парадигматично: внутрифилософское,
спекулятивное par excellence понятие вынуждается войти в письмо, чтобы
обозначить такое движение, которое, собственно, выходит за пределы
всякой возможной философемы, составляя ее эксцесс. И тогда это
движение заставляет философию предстать в виде наивной или природной
формы сознания (а под природным Гегель подразумевает также и куль-
турное). Пока Aufhebung остается охваченным ограниченной экономией,
оно остается в плену у этого природного сознания. Напрасно "мы"
Феноменологии духа преподносит себя в качестве знания того, чего
____________________
15 "Игра - ничто, если она не выступает в качестве открытого и
безоговорочного вызова тому, что игре противостоит" (примечание на
полях неизданной Теории религии, которую Батай одно время планировал
озаглавить "Смерть от смеха и смех над смертью".
наивное сознание, погруженное в свою историю и определения своих
фигур, не знает, оно [это "мы"] остается природным и вульгарным,
потому что помышляет переход, истину перехода лишь как кругообращение
смысла или стоимости. Оно развивает смысл или желание смысла
природного сознания, которое замыкается в круг для того, чтобы узнать
смысл, а это всегда то, откуда и куда это идет. Оно не видит
безосновности игры, на которой выводится (s'enleve) история (смысла).
В этой мере философия, гегелевская спекуляция, абсолютное знание и
все, чем они управляют или будут до бесконечности управлять в своем
замкнутом пространстве, остаются определениями природного, рабского и
вульгарного сознания. Самосознание является рабским.

"(...) Вульгарное познание - это все равно что еще одна наша ткань!..
В каком-то смысле, то состояние, в котором я увидел бы, оказывается
умиранием. Ни в один момент у меня не будет возможности увидеть!" (MM,
EI, p.222).

Если вся история смысла собирается воедино и представляется в какой-то
точке картины фигурой раба, если гегелевский дискурс, Логика, Книга, о
которой говорит Кожев, суть язык раба (язык-раб), т.е. рабочего (язык-