"Ж.Деррида. От экономии ограниченной к к всеобщей..." - читать интересную книгу автора

господства, стремится сохраниться в этом следе, получить в нем
признание и восстановить свое присутствие. Это с таким же успехом и
рабское письмо, потому оно и презиралось Батаем. Но это презираемое
рабство - не то же самое рабство, которое начиная с Платона осуждается
[философской] традицией. Платон имеет в виду рабское письмо как техне,
которое безответственно в силу того, что в нем исчезло присутствие
произносящего дискурс человека. Батай, напротив, имеет в виду рабский
проект сберечь жизнь - фантом жизни - в присутствии. В обоих случаях,
правда, опасения вызывает некая смерть, и как раз эту их общность и
надлежало бы тщательно обдумать. Проблема оказывается тем более
трудной, что суверенность одновременно назначает для себя какое-то
другое письмо: то, что производит след как след. Последний является
следом лишь в том случае, если присутствие в нем безвозвратно
скрадено, с самого первого его обещания, и если он конституируется как
возможность абсолютного изглаживания. Неизгладимый след - это не след.
Таким образом, нам надлежит реконструировать систему батаевских
положений, касающихся письма, этих двух отношений - назовем их низшим
и высшим - к следу.

1. В целой группе текстов суверенный отказ от признания предписывает
изглаживание написанного. Например, поэтического письма как письма
низшего:

"Это жертвоприношение разума по виду является воображаемым, у него нет
ни каких-то кровавых последствий, ни чего-либо аналогичного. Тем не
менее, оно отличается от поэзии тем, что является тотальным, не
оставляет в запасе никакого наслаждения, кроме как через произвольное
скольжение, которое невозможно задержать, или через самозабвенный
смех. Если поcле него что-либо случайно и выживает, то эта жизнь не
помнит себя, как полевой цветок после жатвы. Это странное
жертвоприношение, предполагающее последнюю стадию мегаломании - мы
чувствуем, что становимся Богом, - имеет, однако, обычные последствия
в том случае, если наслаждение в результате скольжения ускользает, а
мегаломания не истребляется вся целиком: тогда мы по-прежнему обречены
стремиться к тому, чтобы нас "признали", хотеть стать Богом для толпы;
благоприятное условие для помешательства, но не для чего большего...
Если идти до конца, то следует изгладить самого себя, самоустраниться,
____________________
8 Ср., например, EI, p.196: "жертвующий падает и пропадает вместе со
своей жертвой" и т.д.
испытать одиночество, жестоко пострадать от него, отказаться от того,
чтобы быть признанным (...)" (Post-scriptum, EI, p.199). (...)

2. Но есть и суверенное письмо, которое, напротив, должно оборвать
рабское сообщничество речи и смысла. "Я пишу для того, чтобы
аннулировать в себе самом игру подчиненных операций" (MM, EI, p.242).

Выставление на кон в игре, выходящей за рамки господства, есть, таким
образом, пространство письма, и оно разыгрывается между низшим письмом
и письмом высшим, причем оба они игнорируются господином, последнее