"Ж.Деррида. От экономии ограниченной к к всеобщей..." - читать интересную книгу автора

дискурсом наподобие какой-то архии [первопринципа] или принципа
ответственности. Как и господство, суверенность определенно делается
самостоятельной благодаря выставлению жизни на кон; она ни с чем не
связана, ничего не сберегает. Но в отличие от геглевского господства,
она не должна даже стремиться к тому, чтобы сохраниться самой, собрать
себя или собрать прибыль от себя и от собственного риска, она "не
может даже определяться как некое имущество". "Я держусь за это, но
стал бы я так за это держаться, если бы у меня не было уверенности в
том, что с таким же успехом я мог бы над этим посмеяться?" (MM). Стало
быть, в этой операции на карту ставится не самосознание, не
способность быть подле себя, хранить себя, блюсти и наблюдать себя. Мы
не в стихии феноменологии. По этой первой черте - в рамках философской
логики нечитаемой - можно признать, что суверенность не управляет
собой. И не управляет вообще: ничего не диктует ни другому, ни вещам,
ни дискурсам с целью произвести смысл. Именно в этом состоит первое
препятствие для той науки, которая, по Батаю, должна соотносить свои
объекты с суверенными моментами и, как и всякая наука, требует
порядка, соотнесенности, различия между основным и производным. "Метод
медитации" не скрывает этого "препятствия" (выражение Батая). (...)

Мы знаем, что, как только суверенность захотела бы подчинить себе
кого-либо или что-либо, она позволила бы диалектике поймать себя,
подчинилась бы рабу, вещи и труду. Она потерпела бы неудачу вследствие
того, что захотела бы восторжествовать и сделала бы вид, что за ней
сохраняется преимущество. Господство, напротив, становится суеверным,
когда перестает опасаться неудачи и пропадает как абсолютная жертва
своего собственного жертвоприношения8. Значит, и господин, и суверен
равным образом терпят неудачу, и обоим их неудача удается: одному
благодаря тому, что он придает ей смысл своим порабощением
опосредованию раба - это также означает потерпеть неудачу в том, чтобы
упустить неудачу, - другому же благодаря тому, что он терпит
абсолютную неудачу, а это означает одновременно утрату самого смысла
неудачи и обретение нерабства. Это почти неприметное различие, которое
не является даже симметрией лицевой и оборотной сторон, должно, по-
видимому, регулировать все "скольжение" суверенного письма. Оно должно
надрезать тождество суверенности, которое всегда под вопросом.. Ведь
суверенность не имеет никакого тождества, она не есть самость, для-
себя, к себе, подле себя. Чтобы не управлять, т.е. чтобы не порабощать
себя, она ничего (прямое дополнение) не должна подчинять себе, т.е. не
подчиняться ничему и никому (рабское опосредование непрямого
дополнения): она должна растрачиваться без остатка, без всякой
сдержанности, теряться, терять сознание, терять память о себе, свою
внутренность; против Erinnerung, против ассимилирующей смысл скупости,
она должна практиковать забвение, ту aktive Vergesslichkeit, о которой
говорит Ницше, и - последний порыв господства - не стремиться больше к
тому, чтобы получить признание.

Отказ от признания одновременно предписывает и запрещает письмо.
Точнее, он проводит различие между двумя видами письма. Он запрещает
то письмо, которое проецирует след, через которое воля, в качестве