"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 5) " - читать интересную книгу автора

полдороге, вполне разделяя первоначальное мнение генерала Врангеля, что в
такой момент "отказ от военного вмешательства будет признаком слабости, что
равносильно гибели". И потому 31 октября я послал барону телеграмму:
"Приказываю Вам немедленно привести в исполнение приказание мое №
016729 и принять по Вашему усмотрению все меры к прекращению преступной
агитации в Екатеринодаре, входящем в Ваш армейский район. № 014598.
В тот же день барон Врангель послал нарочным соответственное
приказание генералу Покровскому, которое должно было быть вручено последнему
"по подаче войсковым атаманом в отставку, что ему одновременно с сим дан
совет сделать". Атаман совета не принял...
5 ноября генерал Покровский предъявил Раде ультимативное
требование о выдаче Калабухова и о "прекращении травли Добровольческой
армии...".

Атаман убеждал Раду подчиниться этим требованиям. На этой почве
произошло бурное столкновение между ним и Макаренко, который потребовал
свержения атамана и передачи власти президиуму Рады. Последовавшим
голосованием, однако, выражено было доверие атаману, после чего Макаренко
заявил, что "ввиду такого непонятного поведения Рады он вынужден сложить с
себя полномочия", и исчез. Утром 6-го генерал Покровский повторил свое
требование, прибавив к нему выдачу двенадцати главарей самостийной группы,
указав предельным сроком исполнения полдень, к какому времени назначен был
"парад" екатеринодарского гарнизона{138}...
Рада подчинилась всем предъявленным требованиям. Указанные Покровским
лица добровольно явились в атаманский дворец, где и были арестованы.
Калабухов был предан военно-полевому суду и по приговору его повешен в ночь
на 7 ноября. На другой день барон Врангель выступил в Раде, встретившей его
шумными овациями...
Рада выслушала долгую речь генерала Врангеля стоя и впоследствии не
могла простить и себе, и ему этого унижения...
Депутация Рады поздней ночью принята была мною в Ростове на вокзале,
ходатайствуя о судьбе арестованных и свидетельствуя о готовности кубанцев
вести борьбу до конца в полном единении с Добровольческой армией...
Не удовлетворение, а глубокую скорбь вызвали во мне их "покаянные"
речи. Вынужденный в силу государственной необходимости на применение суровых
мер, я знал, что удар по кубанским демагогам косвенно отзовется на
самосознании кубанского казачества, имевшего большие заслуги и неповинного в
политической игре, казачества, с которым нас связывали лучшие страницы
боевой страды, к которому я относился с глубочайшей симпатией...
Но иного выхода не было.
Одиннадцать арестованных членов Рады я приказал выслать за границу.
Скрывшийся И. Макаренко после нескольких недель скитаний по хуторам и
плавням, получив от Ставки через третьих лиц гарантию безопасности, вернулся
в Екатеринодар. Он явился к начальнику нашего Военного управления и поведал
о том, что много пережил, передумал за это время и решил совершенно отойти
от политической деятельности. Обещание свое выполнил.
Поднять против командования донцов и терцев кубанским послам не
удалось. 7 ноября я посетил заседание Донского Круга и в большой, почти
трехчасовой речи развернул перед ним картину военно-политического положения
противобольшевистских фронтов - тяжелого и грозного. Основы и мотивы нашей