"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 5) " - читать интересную книгу автора

армии-освободительницы отзывался как радостный благовест в измученных душах.
Иногда, впрочем, в этот радостный перелив врывались тревожные звуки
набата... Так было в Екатеринославе, в Воронеже, Кременчуге, Конотопе,
Фастове и в других местах, где набегающая волна казачьих и добровольческих
войск оставляла и грязную муть в образе насилий, грабежей и еврейских
погромов.
Никаких, решительно никаких оправданий этому явлению не может быть. И
не для умаления вины и масштаба содеянных преступлений, но для уразумения
тогдашних настроений и взаимоотношений я приведу слова человека,
окунувшегося в самую гущу воспоминаний, свидетельств и синодиков страшного
времени:
"Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали
большевики; нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую
облечен большевистский террор. Эта система, нашедшая своих идеологов, эта
система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз
убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна
власть в мире. Это не эксцессы, которым можно найти в психологии гражданской
войны то или иное объяснение.

"Белый" террор - явление иного порядка. Это прежде всего эксцессы
на почве разнузданности власти и мести. Где и когда в актах
правительственной политики и даже в публицистике этого лагеря вы найдете
теоретическое обоснование террора, как системы власти? Где и когда звучали
голоса с призывом к систематическим, официальным убийствам? Где и когда это
было в правительстве генерала Деникина, адмирала Колчака или барона
Врангеля?..
Нет, слабость власти, эксцессы, даже классовая месть и... апофеоз
террора - явления разных порядков"{86}.

Несомненно, подобное сравнение находило тогда отклик в широких народных
массах, которые не могли не чувствовать глубокой разницы между двумя
режимами - красным и белым, невзирая на все извращения и "черные страницы"
Белого движения.
Большевистское наследие открывало одновременно и огромные положительные
возможности, и огромные трудности. Первые - в общем чувстве ненависти к
свергнутой коммунистической власти и в сочувствии к избавителям; вторые - в
страшном расстройстве всех сторон народно-государственной жизни.
Я лично из своих поездок по освобожденным районам вскоре после их
занятия, в особенности из посещений Харькова и Одессы - в их неофициальной,
нерегламентированной расписаниями части - вынес много отрадных впечатлений.
Крепло убеждение, что Белое движение не встречает идейного противодействия в
народе и что успех его несомненен, если только сочувствие страны претворится
в активную помощь и если "черные страницы" не затемнят Белую идею.
И еще одно "если", едва ли не важнейшее...
Однажды в собрании ростовских граждан{87}, заканчивая обзор общей
политики правительства, я говорил:
"Революция безнадежно провалилась. Теперь возможны только два
явления: эволюция или контрреволюция.
Я иду путем эволюции, памятуя, что новые крайние утопические опыты
вызвали бы в стране новые потрясения и неминуемое пришествие самой черной