"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 5) " - читать интересную книгу автора

насколько командир ее пользуется любовью старшего начальника...".
Все это писал барон Врангель "с открытым сердцем" и в то же время с
содержанием памфлета знакомил старших военных начальников. Я не считал
возможным выносить на улицу эту прискорбную тяжбу подчиненного с начальником
и ответил письмом "в собственные руки", приведя ряд фактов в опровержение
заведомых наветов. В отношении последнего тяжелого обвинения в лицеприятии я
мог бы сказать многое: я выдвинул барона Врангеля на высшую ступень военной
иерархии; я уговорил его в минуты потери душевного равновесия остаться на
посту командующего (март 1919 года); я предоставил ему, по его желанию,
царицынский фронт, который он считал наиболее победным; наконец, я терпел
без меры, без конца пререкания, создававшие вокруг Ставки смутную и тяжелую
атмосферу и подрывавшие в корне дисциплину. В этом я вижу свою большую вину
перед армиями и историей.
На последний вопрос я ответил кратко: "Никто не вправе бросать мне
обвинение в лицеприятии. Никакой любви ни мне не нужно, ни я не обязан
питать. Есть долг, которым я руководствовался и руководствуюсь. Интрига и
сплетня давно уже плетутся вокруг меня, но я им значения не придаю и лишь
скорблю, когда они до меня доходят".
Барон Врангель писал, что, "как человек (мне) искренно преданный", он
"высказал все, что наболело на душе, почитая бесчестным затаить камень за
пазухой...". Но высказал он не все - камень таился и весьма увесистый.
Непригодный совершенно в дни блестящих успехов армий Юга и при жизни
адмирала Колчака этот камень позже был брошен в водоворот разгулявшихся
страстей, в трагический момент существования армии.
В широко распространявшемся генералом Врангелем втором, февральском,
памфлете имелись, между прочим, такие строки:

"Моя армия освободила Северный Кавказ.
На совещании в Минеральных Водах 6 января 1919 года я предложил
Вам перебросить ее на царицынское направление, дабы подать помощь адмиралу
Колчаку, победоносно подходившему к Волге{43}.
Мое предложение было отвергнуто, и армия стала перебрасываться в
Донецкий бассейн, где до мая месяца вела борьбу под начальством генерала
Юзефовича, заменившего меня во время болезни.
Предоставленный самому себе, адмирал Колчак был раздавлен и начал
отход на Восток. Тщетно Кавказская армия пыталась подать помощь его войскам.
Истомленная походом по безводной степи, обескровленная и слабо пополненная,
она к тому же ослаблялась выделением все новых и новых частей для переброски
их на фронт Добровольческой армии, войска которой, почти не встречая
сопротивления, шли к Москве.
В середине июля мне, наконец, удалось связаться с уральцами{44}и с
целью закрепления этой связи я отдал приказ 2-й Кубанской дивизии генерала
Говорущенко переброситься в район Камышина на левый берег Волги{45}".

Далее в письме приводятся две телеграммы, которыми обменялись генералы
Романовский и Врангель в середине июля. Переоценивая значение победы под
Камышином, генерал Врангель 15-го решил перебросить на левый берег один из
Кубанских корпусов{46}. Ввиду сосредоточения новых крупных сил противника в
саратовском направлении{47} и опасаясь за свой правый фланг, генерал Сидорин
запросил начальника моего штаба, чем вызвано такое "перенесение центра