"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 3) " - читать интересную книгу автора

подворный надел составлял 20,6 десятины, и 70 процентов всей земли
находилось во владении сельских обществ и крестьян. Остальные 30 процентов
только что были поделены, и крестьяне не успели еще воспользоваться плодами
своего приобретения. Осязательные выгоды нового строя сталкивались с
тяжестью отрицательных сторон безвластья и беспорядка, вторгнувшихся в
жизнь. Съезд фронтовиков и представителей северного района губернии
колебался. В мае шли переговоры с ним моего штаба при посредстве
подполковника Постовского о "сохранении нейтралитета" и беспрепятственном
пропуске армии на Кубань для борьбы с Красной армией.
В самом Ставрополе настроение было иное. Бессмысленная и жестокая
власть вооружила против себя всех, без различия убеждений, почти уничтожив
политические и социальные грани и разделив население на две неравные части:
угнетателей и угнетенных. Начавшийся в ночь на 20 июня особенно сильный
террор уносил многочисленные жертвы, преимущественно из среды офицеров,
зарегистрированных советом в числе около 900 человек. Под влиянием
предстоящей неминуемой опасности уничтожения и ввиду слухов о приближении
Добровольческой армии, которая к 27 июня подходила к селу Медвежьему{68}, в
этот день состоялось вооруженное выступление тайной офицерской организации,
возглавлявшейся полковником Ртищевым. Малочисленное по числу участников и
совершенно не подготовленное выступление это было кроваво подавлено. Почти
все участники были перебиты в уличной схватке или казнены после жестоких
истязаний. Террор усилился.
Под влиянием этих событий город замер и в мертвой тревоге ждал
просвета. Вырвавшиеся из Ставрополя обреченные, в том числе представители
социалистических земств и дум, обращались ко мне с мольбой о помощи. Деревня
волновалась, и многие села склонялись к миру с Добровольческой армией. Но
представители съезда северного района в начале июня прервали переговоры со
штабом, и армия вынуждена была идти по Ставропольской губернии с тяжелыми
боями, встретив на линии Торговая-Тихорецкая наряду с пришлыми отрядами
Красной армии и многотысячное местное ополчение...
Жил еще в губернии народ глубоко мирный, трудолюбивый и темный -
калмыки. На них больше, чем на кого-либо, обрушились громы революции; они
всеми своими помыслами были на стороне Добровольческой армии, но не могли
дать ей ни силы, ни помощи.
Совершенно иначе слагалась обстановка в "республике Кубанской".
Я не буду останавливаться на деятельности трех последовательно
сменявшихся "циков" и "народных комиссаров", в основу которой положено было
несложное коммунистическое откровение: "организация крестьянской, казачьей и
горской бедноты для борьбы с кулацкими элементами крестьянства и
казачества". При этом казаки и горцы поголовно причислялись к разряду
кулаков.
Результаты такой политики не замедлили сказаться очень скоро и получили
справедливую оценку в устах самих же большевистских деятелей. Так, комиссар
земледелия Вильямовский докладывал ЦИК: "идет сплошное уничтожение хозяйств,
пропадает и живой, и мертвый инвентарь, приказы мои бессильны". Чрезвычайный
съезд советов в июле в своем постановлении высказал осуждение "по вопросу о
грабежах, насилиях и убийствах трудового горского народа (черкесов),
творимых отдельными отрядами и жителями некоторых станиц, благодаря чему
стерты с лица земли целые аулы и остатки их обречены на гибель и голодную
смерть".