"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 3) " - читать интересную книгу автора

правах (оно) не сможет оказать помощи Кубани..." В среде кубанских
правителей возникло опасение, что "при соединении на этих началах с Украиной
для немцев возникнет возможность распространить на Кубань силу договора,
заключенного Германией с Украиной со всеми последствиями"{49}.
Вопрос остался открытым.
Точно так же непосредственные сношения с немцами в Ростове ограничились
взаимным осведомлением, а переговоры о Доно-Кавказском союзе, как я говорил
ранее, усиленно затягивались кубанцами. Кубанский дипломат Петр Макаренко
неизменно проводил взгляд, что "кубанцы не являются противниками идеи
"Юго-Восточного союза", но воплощение его в жизнь в спешном порядке при
настоящих условиях не является приемлемым".
Атаман, Рада и правительство больше всего опасались, чтобы
Добровольческая армия не покинула Кубани, отдав ее на растерзание
большевиков, и чтобы на случай нашего ухода на север область была обеспечена
теперь же своей армией. Последнее требование, имевшее главным мотивом
упрочение политического значения кубанской власти, привело бы к полной
дезорганизации армии и встретило поэтому решительный отказ командования.
Между тем в самой среде кубанцев шла глухая внутренняя борьба. С одной
стороны, социалистическое правительство и Рада, с другой, кубанское
офицерство возобновили свои старые незаконченные счеты. На этот раз с
офицерством шел атаман, полковник Филимонов, поддерживавший периодически то
ту, то другую сторону. Назревал переворот, имевший целью установление
единоличной атаманской власти.
30 мая состоялось в Мечетинской собрание, на котором атаман перечислял
вины правительства и Рады, "расхитивших его власть". Офицерство ответило
бурным возмущением и недвусмысленным призывом - расправиться со своей
революционной демократией. Поздно ночью ко мне пришли совершенно растерянные
Быч - председатель правительства и полковник Савицкий - член правительства
по военным делам; они заявили, что готовы уйти, если их деятельность
признается вредной, но просили оградить их от самосуда, на который толкает
офицерство атаман.
Переворот мог вызвать раскол среди рядового казачества, а главное,
толкнуть свергнутую кубанскую власть в объятия немцев, которые, несомненно,
признали бы ее, получив легальный титул для военного и политического
вторжения на Кубань. Поэтому в ту же ночь я послал письмо полковнику
Филимонову, предложив ему не осложнять и без того серьезный кризис
Добровольческой армии.
Впоследствии полковник Филимонов в кругу лиц, враждебных революционной
демократии, не раз говорил:
- Я хотел еще в Мечетке покончить с правительством и Радой, да генерал
Деникин не позволил.
Так же отрицательно отнеслись к этому факту и общественные круги,
близкие к армии; в них создалось убеждение, что "тогда, на первых порах,
была допущена роковая ошибка, которая отразилась в дальнейшем на всем
характере отношений Добровольческой армии и Кубани..."
Я убежден, что прийти в Екатеринодар - если бы нас не предупредили там
немцы - с одним атаманом было делом совершенно легким. Но долго ли он усидел
бы там - не знаю. В то время во всех казачьих войсках было сильное
стремление к народоправству не только в силу "завоеваний революции", но и
"по праву древней обыкновенности". Во всяком случае, то, что сделал на Дону