"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 1) " - читать интересную книгу автора

ознакомился с положением, но решения не принял. Только в 2 часа ночи 2-го,
вызвав Рузского вновь, он вручил ему указ об ответственном министерстве. "Я
знал, что этот компромисс запоздал, - рассказывал Рузский корреспонденту, -
но я не имел права высказать свое мнение, не получив указаний от
исполнительного комитета Государственной Думы, и предложил переговорить с
Родзянко"{21}.
Всю ночь телеграфные провода передавали разговоры, полные жуткого,
глубокого интереса, и решавшие судьбы страны: Рузский с Родзянко и
Алексеевым, Ставка с главнокомандующими, Лукомский{22} - с Даниловым{23}.
Во всех - ясно сознаваемая неизбежность отречения.
Утром 2-го Рузский представил государю мнения Родзянко и военных
вождей. Император выслушал совершенно спокойно, не меняя выражения своего
как будто застывшего лица; в 3 часа дня он заявил Рузскому, что акт
отречения в пользу своего сына им уже подписан{24} и передал телеграмму об
отречении.
Если верить в закономерность общего исторического процесса, то все же
приходится задуматься над фаталистическим влиянием случайных эпизодов -
обыщенно-житейских, простых и предотвратимых. Тридцать минут, протекшие
вслед за сим, изменили в корне ход событий: не успели разослать телеграмму,
как пришло сообщение, что в Псков едут делегаты Комитета Государственной
Думы, Гучков и Шульгин... Этого обстоятельства, доложенного Рузским
государю, было достаточно, чтобы он вновь отложил решение и задержал
опубликование акта.
Вечером прибыли делегаты.
Среди глубокого молчания присутствующих{25}, Гучков нарисовал картину
той бездны, к которой подошла страна, и указал на единственный выход -
отречение.
- Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от
престола, - ответил государь. - До 3 часов дня я готов был пойти на
отречение в пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться со своим
сыном я неспособен. Вы это, надеюсь, поймете? Поэтому я решил отречься в
пользу моего брата.
Делегаты, застигнутые врасплох такой неожиданной постановкой вопроса,
не протестовали. Гучков - по мотивам сердца - "не чувствуя себя в силах
вмешиваться в отцовские чувства и считая невозможным в этой области
какое-нибудь давление"{26}. Шульгин - по мотивам политическим: "быть может,
в душе маленького царя будут расти недобрые чувства по отношению к людям,
разлучившим его с отцом и матерью; кроме того, большой вопрос, может ли
регент принести присягу на верность конституции за малолетнего
императора!.."
"Чувства" маленького царя - это был вопрос отдаленного будущего. Что
касается юридических обоснований, то само существо революции отрицает
юридическую законность ее последствий; слишком шатко было юридическое
обоснование всех трех актов: вынужденного отречения императора Николая II,
отказа его от наследственных прав за несовершеннолетнего сына и, наконец,
впоследствии - передача верховной власти Михаилом Александровичем - лицом,
не восприявшим ее, - Временному правительству, путем подписания акта, в
котором великий князь "просил" всех российских граждан подчиниться этому
правительству.
Неудивительно, что "в общем сознании современников этого первого