"Сэмюэль Дилэни. Пересечение Энштейна" - читать интересную книгу автора

понял слова так же хорошо, как и мелодию. Это удивило меня и,
повернувшись, я посмотрел на него. Но он замолчал и поправил упряжь на
своем звере.
Небо потемнело, и напоминало синее стекло. На западе клубились
грязно-желтые облака. От драконов по песку потянулись длинные тени. В тут
же сооруженном камине пылали угли, Волосатый уже готовил еду.
- Это перекресток Мак-Клеллан-авеню и Майн-стрит, - сказал Паук. -
Здесь мы и остановимся на ночлег.
- Откуда вы знаете?
- Я здесь не первый раз.
- А...
Наконец мы согнали более ли менее всех драконов. И остановились.
Многие драконы легли.
Мой верховой дракон (по небрежности, я еще не дал ему клички, поэтому
про себя называл его: Моя Лошадь - МЛ) нежно потерся о мою ногу, опустил
меня на землю, согнув передние лапы, потом уткнулся подбородком в песок и
подогнул ноги. Обычно драконы так и делают. Садятся, я имею в виду.
Мне удалось сделать не более десятка шагов. Отекшие ноги гудели и не
слушались меня. Стремена и другое снаряжение я положил рядом с собой. Паук
улегся на вожаке и свесил вниз одну из рук. Я рассматривал ее в свете
пламени, падающего от очага, и кое-что понял о Пауке.
Рука была широкой, с запястьями, покрытыми шишечками. Кожа между
большим и указательным пальцами потрескалась, а в бороздках под костяшками
скопилась размякшая от пота грязь. На пальцах и на ладони от тяжелой
пастушьей работы вспухли мозоли. На среднем пальце тоже была мозоль, но
такие мозоли образуются при частом использовании пишущих инструментов.
Такую мозоль я видел однажды у Ла Страшной. А на кончиках пальцев, за
исключением большого, кожа была задубевшей и гладкой до блеска - такие
отполированные пятна бывают от игры на струнном инструменте - гитаре,
скрипке или, может быть, виолончели. Я замечал такие же пятна и на руках у
других музыкантов.
Значит, Паук пасет драконов. И он пишет. И он играет на музыкальных
инструментах...
Пока я так сидел, размышляя обо всем этом, дыхание мое становилось
все размеренней и глубже.
Я начал думать о деревьях.
Тут вдруг меня на минуту одолел ночной кошмар, будто бы Волосатый
притащил нам гору каких-то несъедобных крабов и пышущих паром артишоков.
А потом, привалившись к плечу спящего Зеленоглазого, я тоже заснул.
Проснулся я, когда Волосатый снял крышку с котелка, где тушилось
мясо. Аромат защекотал ноздри, я невольно открыл рот, втягивая дурманящий
запах - и желудок свело спазмами. Я приподнялся, наклонился вперед, оперся
на песок и так заработал челюстями, что у меня заболело горло.
Волосатый зачерпывал ложкой мясо и раскладывал его по нашим
кастрюлям, тряся волосатой головой. Я заметил, что в в мясе много волос,
но не стал обращать на это внимания. Он передал всем костяные кастрюли, от
которых валил пар. Я сидел скрестив ноги - оптимальная поза для отдыха.
Ножик взял буханку хлеба, надрезал его, и мягкий аромат мякиша хлынул из
рыхлой полоски в золотистой корочке. Я был слишком утомлен ожиданием еды и
отчаянно хотел спать. Парадоксально, но сон и еда перестали быть приятными