"Ион Деген. Портреты учителей " - читать интересную книгу автора

креста, которыми отец был награжден за военные подвиги. Мама хранила их
вместе с тфилим, завернутыми в отцовский талит. Но даже сейчас я не могу
представить себе, что должен был совершить военный фельдшер, к тому же еще
еврей, чтобы получить три Георгиевских креста.
В детстве мне многое сходило с рук только потому, что я сын Дегена. Я
помню большую фотографию, наклеенную на картонное паспарту. Похороны отца.
За гробом шло больше людей, чем быложителей в нашем городе. Мне расказывали,
что путь от дома до кладбища был разделен на пять отрезков. На первом
отрезке отца отпевал греко-католический священник, на втором - мусульманский
муфтий, на третьем - православный батюшка, на четвертом - большой друг отца,
кзендз, с которым, говорят, отец запирался в костеле, где они слушали
органную музыку, и только на последнем отрезке и на кладбище все шло
согласно еврейской традиции.
Через сорок два года после смерти отца я приехал в родной город. Это
было тридцатого апреля, день православной пасхи. Я решил сократить путь к
еврейскому кладбищу и поднимался в гору по крутой, знакомой мне с детства
тропе. Солнце пекло, несмотря на раннее утро. Я пожалел, что не оставил
макинтош в гостинице. Даже пиджак сейчас был лишним. Из калитки вышел
мужик - типичный Карась из "Запорожца за Дунаем".
- Христос воскрес! - воскликнул он, отрыгивая сивуху. Не желая вступать
в теологическую дискуссию, я ответил, слегка сгладив вопросительную
интонацию:
- Воистину воскрес?
Мужик посмотрел на меня, с трудом продираясь сквозь хмель.
- Хлопче, а ты часом не сын старого Дегена? - Я подтвердил. - Пишлы
выпьемо.
Я пытался отказаться. Во-первых, я терпеть не могу самогона. Во-вторых,
можно ли пить, едва продрав глаза, да еще в такую жару? В-третьих, уезжая из
Киева, я пообещал жене не нарушать рекомендаций врачей, запретивших мне
употребление спиртных напитков в связи с обострением черепного ранения. Но
попробуйте отвязаться от пьяного мужика. А тут еще такой аргумент:
- Що бы сказав твий батько, якбы почув, що його сын видмовляеться вид
чаркы горилкы, та ще в пасху?
Но подкупил он меня, сказав, что люди ухаживают за отцовской могилой, и
что после того, как мы выпьем по рюмочке горилки, мы вместе пойдем на
кладбище.
Выпили мы не по рюмке, а по стакану. И видит Бог, чего стоило мне не
вырвать от тошнотворного запаха свекольного самогона. Оперный Карась пошел
со мной. Он с гордостью показал могилу отца.
Среди поваленных памятников и разрушенных плит (чья это работа? немцев?
румын? местных украинцев? времени?) одиноко высился памятник на могиле отца.
Черная краска на высеченных буквах была такой, словно только вчера ее
обновили.
- Я же сказав тоби, що люды шанують память про твого батька.
Прошло сорок два года, а люди чтят память... Вероятно, память эта
действительно должна быть прочной.
Еще раз мне пришлось убедиться в этом тоже в связи с алкогольным
напитком, но не с самогоном, а благородным алигате. Обещая жене не нарушать
запрет врачей, я вымолил исключение: рюмку-другую алигате, которое можно
выпить только в Могилеве-Подольском.