"Ю.Давыдов. Шхуна "Константин" " - читать интересную книгу автора

Гребцов лейтенант будить не велел. Пусть отдыхают, шхуна недалеко, они
с унтером доберутся без труда.
С того каторжно знойного часа, когда плоскодонный, длиною в пятьдесят
футов, просмоленный и выкрашенный "Константин" взрыл килем речную воду,
Бутаков и его матросы снаряжали корабль к походу, то есть были поглощены
множеством всяческих забот и хлопот. Стороннему человеку все эти хлопоты и
заботы показались бы не столь уж важными, но и лейтенант, и его балтийцы
знали: упусти хоть что-нибудь, хоть что-нибудь позабудь - и в море хватишь
горюшка, а может, и хлебнешь солененького, как говаривали старые матросы.
Шлюпка подходила к кораблю. "Константин" стоял на якорях. Река несла
звездные блоки, и они разбивались о шхуну с тихим звоном, как льдинки.
Темная вода обегала судно, обегала крадучись, и снова мерцали на ней
звездные блики, и река медленно несла их все дальше, все дальше, к песчаным
отмелям и перекатам, к ночному морю. Гладкое и таинственное, оно лежало там,
на весте, милях в тридцати от Раимской пристани.


2

Раим прилепился на краю империи.

Мы в фортеции живем.
Хлеб едим и воду пьем...

Пробьют барабаны - заведена пружина на день-деньской.
Солдаты с нафабренными усами топчут плац. Фельдфебель матерится,
по-бычьи нагибая башку. Между плацем и небом палит зной. Не продохнешь.
После полудня запах "казенного блюда" перешибает вонь нужников. Обедают
солдаты артелями. Один хлеб режет, прижимая караван к груди и не забывая при
этом ругнуть пекаря сукиным сыном: опять-де корка от мякоти отстает; другой,
жмурясь и шмыгая носом, крошит в котелки репчатый лук; третий достает из
берестовой тавлинки черный, как порох, перец. Потом солдаты усаживаются
вкруговую и молча, опершись локтями о колено, пошевеливая выгоревшими
бровями, хлебают варево.
Еще долго стоит на дворе вязкая жара, по мало-помалу солнце перестает
течь по выцветшему небу комом желтого топленого масла, солнце означается
резче, и уже тянет-потянет северо-восточный ветерок.
Теперь что же? Теперь чисть, служивый, оружие, вылизывай амуницию,
томись до ужина. Во-он, глянь-ка, поволокли на кухню мешки с сухарной
крошкой, что набилась, натерлась в коробах дорогой из Оренбурга в Раим.
Поволокли мешки, стало быть, лопать нынче "заваруху" - сухарные крошки,
сваренные на свечном сале.
Вечерами в глинобитных казармах светят фитильки. Кто на нарах лежит,
кто покуривает, пригорюнившись, кто в орлянку режется. Печальны, темны лики
угодников на плохоньких, рыночной работы иконах.
В мазанках офицеры цедят паршивую водку, играют в штосс. Играют без
азарта, механически двигая руками. Холостякам еще куда ни шло: есть в Раиме
несколько девиц вроде попадьи Аделаиды. Молоденьким офицерам после
кадетского затворничества жизнь в фортеции поначалу кажется сносной. Но
жена-а-атым... И вечная нехватка денег, и мигрени, и слезливые попреки: "Ты