"Юрий Владимирович Давыдов. Водораздел" - читать интересную книгу автора

известный в ту пору, а теперь уже позабытый, трогательный романс Стигелли
"Лакрима"*. А в этом кабинете Юнкер-старший свел однажды своего
сына-гимназиста с почтенным Егором Петровичем Ковалевским.
______________
* Лакрима (лат .) - слеза.

Бедный батюшка, он так уповал на помощь Егора Петровича, а вышел-то
курьез... Егор Петрович председательствовал в Литературном фонде* и нередко
наведывался в контору Юнкера по денежным делам. И вот они поменялись ролями:
банкир попросил помощи у литератора. Ежели, думал Юнкер-старший, сам Егор
Петрович постращает сына, то уж толк будет. Ну, Егор Петрович, живший
неподалеку, на другой даче, зашел однажды, будто бы невзначай, и принялся
стращать гимназиста, говоря, что одно дело грезить о странствиях и совсем
другое - странствовать. Мало-помалу старик увлекся и давай живописать,
как-де благородно служить науке, а не гнуть выю над счетными книгами, и
какое, мол, высокое наслаждение дают путешествия человеку чувствующему и
мыслящему, и так далее и тому подобное. И, только увидев вытянувшуюся
физиономию Юнкера-старшего, Ковалевский умолк, махнул рукой да и затрясся в
смехе, закашлялся до слез... Достопамятная вышла встреча... Вот в этом самом
кабинете. Сколько, бишь, лет? Двадцать? Нет, двадцать с лишним... На этой
самой петергофской даче...
______________
* Литературный фонд - общество взаимопомощи, созданное литераторами.

И в Петергофе жил Василий Васильевич размеренно и спокойно, в
повседневных трудах.
Сад под окнами робко зеленел. В Финском заливе голосили пароходы. Над
Кронштадтом гуляли облака и дымы. Белые ночи мерцали, как листья осин. Ветер
доносил плеск дворцовых фонтанов.
Спокойствие было утрачено исподволь. Был уже июнь, когда Василий
Васильевич осознал явственно: если считаешь себя честным служителем науки,
вернись. Ему вспомнилось, что в Дерпте, в университете, товарищи
подтрунивали над ним: "Ученый малый, но педант". Педант? Нет, коллеги, тут
не голый педантизм, тут - честность, добросовестность, тут сам перед собой в
ответе.
Он сидел у растворенного окна. Сквозь прорехи в листве залив сизел, как
дикий голубь. Было тихо, светло и как-то очень благополучно. Василий
Васильевич взял рукопись, подержал на весу.
Вернуться? Снова желтая лихорадка, неизвестность, одиночество и тоска в
сумраке лесов?.. Он положил рукопись, забрал в кулак дремучую, с проседью
бороду, зажмурился. Не возвращаться? Выдать в свет слабую, незаконченную
книгу? Не подлинное исследование, а беглый абрис?
Он медленно поднялся над письменным столом.
Невысокий, хрупкого сложения человек, в облике которого было редкостное
сочетание энергии и душевной мягкости, пристально глядел в распахнутое
окно - на кусты сирени, на полоску залива, на весь этот светлый, тихий,
благополучный день. Потом он медленно протянул руку, взял крышку, увенчанную
орлом с распластанными крыльями, и накрыл чернильницу.

3