"Юрий Владимирович Давыдов. Плау винд, или Приключения лейтенантов" - читать интересную книгу автора

в тесной каюте и, потягивая трубку, размышлял, как в одно краткое мгновение
могут меняться обстоятельства жизни...
Ему было тридцать четыре года, этому отпрыску старинной фамилии.
Родители его некогда бежали от "ужасов" французской революции, ребенком
завезли его в немецкие земли. Пятнадцати лет он стал пажом бледногубой
королевы Луизы, восемнадцати - надел офицерский сюртук. Однако ни дворцовый
паркет, ни вахтпарады не прельстили Адельберта. Дворянскую шпагу променял он
на тяжелый посох странника: бродил по дорогам, осененным яблонями и вишнями,
перебивался случайными заработками и слагал стихи, как мейстерзингер. Он
сочинял по-немецки, но в строфах стихов, как и в его жилах, пульсировал
галльский гений - прозрачный, четкий, солнечный!
В восемьсот десятом году Шамиссо посетил Францию. Ему не пришлись по
душе золотые пчелы Наполеона. Императорскому Парижу предпочел он
вольнолюбивую Швейцарию.
Потом Адельберт опять появился в Берлине: его манил университет. С
прилежанием, не свойственным вдохновенным пиитам, он принялся за
естественные науки. А как-то летом, поселившись за городом, единым духом
написал своего "Петера Шлемиля" - очаровательную сказку, покорившую самого
Гофмана.
Зимою восемьсот пятнадцатого года молодой натуралист прослышал о
русской кругосветной экспедиции. Это было первое после долгих войн ученое
путешествие. Но как, как участвовать в нем? Выручил случай - верный слуга
мечтателей, способных действовать. Один из друзей Адельберта, Эдуард Хитцуг,
водил знакомство с писателем Августом Коцебу. Писатель был плодовит и
бездарен. Но Хитцуг, кривя душой, строчил хвалебные и почтительные письма:
ведь сочинитель приходился отцом капитану Коцебу и родственником капитану
Крузенштерну. А ради друга Адельберта разве не стоило малость покривить
душой? И вот фортуна, как говорится, улыбнулась - из Петербурга пришло
согласие. Тогда-то и наш поэт, подобно герою своей сказки Петеру Шлемилю,
надел семимильные сапоги.
С первых же дней Шамиссо почувствовал дух корабельного товарищества,
непритязательного и, быть может, грубоватого. Больше других ему приглянулся
медик Эшшольц;. он мысленно называл его "лучшим парнем в мире".
Поболтав с живописцем Хорисом и увидев рисунки, Шамиссо решил, что
юноша - "добродушие в большей степени, нежели искусство"; впрочем,
подумалось ему тут же, этот Хорис совсем неплохой портретист.
Капитана наблюдал Шамиссо в часы судовых работ. Адельберт хорошо помнил
прусских плацпарадных болванов, и ему нравилось, что капитан строгостям
внешней службы предпочитает заботу о здоровье и отдыхе команды, нравились
его энергия, свежесть молодости. Что же до лейтенантов, то Шишмарев
показался ему "круглой сияющей луной", и Адельберт с удовольствием слушал
его раскатистый добродушный смех. Но вот Иван Захарьин неприятно поражал
какой-то болезненной раздражительностью.
Когда бриг подходил к английским берегам, Шамиссо уже сочинил краткие
аттестации "Рюриковичам". Он намеревался сообщить их Эдуарду Хитцугу. О себе
же решил написать иронически: пока он только "пассажир на военном корабле,
где не полагается иметь пассажиров".

Глава 5
К мысу Горн