"Юрий Владимирович Давыдов. Головнин " - читать интересную книгу автора

медлит... И Круз Александр Иванович жалуется государыне, что эти проволочки
"весьма чувствительны".
"Чувствителен" к ним был и Джемс Тревенен, командир нашего гардемарина.
Капитан первого ранга не таил своих мыслей. Их знали, понимали, разделяли на
борту "Не тронь меня".
Письма Тревенена отчетливо передают атмосферу нетерпения и досады,
которой жили в те июньские бесполезные недели на корабле "Не тронь меня".
"Шведский флот наш сполна, - писал Тревенен. - И очень скоро о нем
должно остаться одно воспоминание. Но взяться за дело необходимо с большой
энергией и употребить все средства... На войне бывает множество таких
непредвиденных случаев, которые изменяют всевозможные обстоятельства, если
ими не воспользоваться в первый же момент".
Экипажи ждали решительного финала. Ждали и на 66-пушечном "Не тронь
меня". Ждал и гардемарин, разглядывая в подзорную трубу островитый берег. А
на адмиральском "Ростиславе" будто вымерли. Гардемарин насупливал брови. Ох
и доставалось от Василия Головнина тезке его, Василию Чичагову!
Потомки-"прокуроры" порицали Чичагова. Русские - гневно, шведы -
усмешливо. Чичагова обвиняли в малодушии. Клеймо нелестное, особенно
военачальнику. Но собак вешать невелик труд. Важнее другое: современники и
сослуживцы настаивали - действовать, действовать, действовать. А Василий
Яковлевич так упрямо отмалчивался, что горячие головы подумывали об измене.
У старого адмирала были свои резоны. Не слишком весомые, но были. Он не
хотел трясти яблоню, надеясь, что яблоки упадут сами. И потом: стесненная
шведская эскадра обратилась в огромную артиллерийскую батарею, войти в залив
значило пролить ушаты крови.
Чичагову недоставало темперамента. Он "замерз" в полярных плаваниях. И
не сказывались ли годы? Салтыков, сухопутный командующий, сидючи в Выборге,
брюзжал на "водяного" командующего: "Лета старые сопряжены с лишнею
осторожностью. Оно для себя не худо; но для дела вообще - неуспешно". Годы,
конечно, "фактор". Однако Круз, ровесник Чичагова, жаждал боя, наступления,
атаки.
Между тем его величество король держал совет с высшими офицерами.
Поговаривали, что герцог Карл, сникнув, рекомендовал капитуляцию. Это,
конечно, противоречило законам классических трагедий. Густав, драматург,
топнул ногою. Он решился на бегство. Надо признать: на героическое бегство.
Ничего доброго не сулил отчаянный рывок под огнем русского флота.
Шведы смотрели на флюгарки и вымпелы. Бог обязан послать ветер! И
непременно северный или восточный. О, ветер движитель кораблей, постоянный в
своем непостоянстве, веселый и злой, сладостный и горький...
В ночь на 22 июня ветер удружил шведам. Было облачно, луна светила
робко. В такие ночи Выборгский залив прелестен. Идешь на шлюпке, острова
означаются, как замки, хвоей пахнет и остывающим камнем, летучие тени
облаков, как тени фрегатов.
Не тени фрегатов, не тени кораблей - они сами двинулись по наморщенной
солоноватой серой воде. Позади за кормою туманно всходило солнце.
Шведы шли кильватерной колонной, друг за другом. Они не знали учения о
слабом звене в цепи, но избрали для прорыва именно слабое звено: северный
проход, закрытый лишь отрядом контр-адмирала Повалишина.
В том отряде занимал свое место и "Не тронь меня". И вот уж Василий,
гардемарин, в гуще яростного сражения. В нем шведская ярость играла ва-банк;