"Юрий Владимирович Давыдов. И перед взором твоим... (Опыт биографии моряка-мариниста) " - читать интересную книгу автора

переливался крупный бриллиант. Еще крупнее была сумма наличными - миллион
золотом. Императрица заверяла родственников Людовика: "Я намерена
содействовать успеху ваших дел".
Однако эмоции, как и интимности, Екатерина не смешивала с политикой.
Успеху "ваших" дел она всегда предпочитала успех "наших" дел. А "наши" дела
вершились не на Сене, а на Висле. Три венценосца - австрийский, прусский,
российский - делили несчастную Польшу. Хилый человек с железным характером
пошел на Варшаву; он взял Варшаву, генерал-аншеф Суворов стал
генерал-фельдмаршалом... Озабоченная дележкой польского пирога, "матушка"
придержала сухопутную армию близ собственных границ. Зато на море она
пособила "акуле".
Головнин уже сделал две кампании, побывал в Стокгольме (теперь
дружественном), перезимовал в Кронштадте, когда настал и его черед
участвовать в большом европейском кровопускании.
В Англию отрядили эскадру вице-адмирала Ханыкова. Петр Иванович,
отменный мореход, имел репутацию сметливого дипломата. На Ханыкова, надо
думать, выбор пал не без умысла: когда играешь в паре с Альбионом, гляди в
оба, как бы не объегорил.
Перед отплытием эскадру посетили царицыны внуки, Александр и
Константин. Высочайшие особы поглазели, как матросики взбегают на ванты и
кричат "ура", да и отбыли, провожаемые салютом и вздохами облегчения.
Мичман Головнин часть похода совершил на фрегате "Рафаил", часть - на
"Пимене". Там же, на "Пимене", обретался и его корпусный приятель Петр
Рикорд. Еще не раз, не два доведется нам встречать Рикорда об руку с
Головниным. А сейчас, летом 1795 года, мичманы, как десятки их сверстников и
погодков, выполняют свои не очень-то громкие обязанности.
А капитаны продолжают "патриархальное" бытие. Уже упомянутые записки
Сенявина, живые, бойкие, усмешливые, запечатлели и облик командира корабля
екатерининской поры.
"Время проводил он каждый день почти одинаково. Поутру вставал в 6 час,
пил две чашки чаю, а третью с прибавлением рома или несколько лимона (что
называлось тогда "адвокат"), потом, причесавши голову и завивши из своих
волос длинную косу, надевал колпак, на шею повязывал розовый платок, потом
надевал форменный белый сюртук, и всегда почти в туфлях, вышитых золотом
торжковой работы. В 8 час. в этом наряде выходил на шканцы и очень скоро
опять возвращался в каюту. В 10 час. всегда был на молитве, после полудня
тотчас обедал, а после обеда раздевался до рубашки и ложился спать. (Это
называлось не спать, а отдыхать.) Чтоб скорее и приятнее заснуть, старики
имели странную на то привычку: заставляли искать себе в голове или
рассказывать сказки... Соснувши час, другой, а иногда и третий - вставал,
одевался снова точно так, как был одет поутру, только на место сюртука
надевал белый байковый халат с подпояскою, пил кофе, потом чай таким же
манером, как поутру. Около 6 час. приходил в кают-компанию, сядет за стол и
сделает банк рубль медных денег. Тут мы, мичмана, пустимся рвать, если один
банк не устоит - князь делает другой и третий, а потом оставляет играть,
говоря: "несчастие"; а когда выигрывает, то играет до 8 и 9 час, потом
перестает, уходит в свою каюту ужинать и в 10 час ложится спать. Во время
сна его никто не смей разбудить, что бы такое ни случилось".
Ото всего этого шафранно веет Афанасием Ивановичем. Недостает только
Пульхерии Ивановны. Разумеется, Сенявин описывает будни мирного похода.