"Юрий Владимирович Давыдов. О друзьях твоих, Африка " - читать интересную книгу автора

харчевню.
В низкой полутемной харчевне было чадно и людно. Бродячие музыканты,
положив на пол барабаны и бубны, жевали баранину. Грузчики торопливо
поедали круглые пироги. Дервиш с тяжелой ржавой цепью на голой костлявой
груди качал головой, как маятник, и все повторял, повторял: "Аллах, Аллах,
Аллах..." Рядом с ним лежал навзничь изжелта-бледный человек, лежал и
ухмылялся бессмысленно: он был опьянен гашишем - клейким дурманящим
веществом, добытым из индийской конопли.
Дрон и Алешка сели на каменную низенькую скамеечку. Мальчишка в
грязном переднике подал им медное блюдо с мясом. Дрон подтолкнул Алешку
локтем:
- Спроси-ка водки.
- Эт-та, Дронушка, можно. Только вот какой, брат, пожелаешь? - Он
вдруг стал разговорчивым. - Есть у них финиковая. Сла-абая. А есть
изюмная. Еще куда ни шло. Конечно, перед нашей, христианской, из хлебушка,
нипочем ей не устоять. Ни-ни, и не жди, нипочем!
- Ну, - слукавил Дрон, - может, в таком разе никакой не надо?
- То есть как же не надо? - испугался Филимонов. - Эй! - окликнул он
мальчишку и, когда тот вынырнул, стал ему толковать, в чем у них с
приятелем надобность, и все эдак на Дрона косился: видал, мол, как мы с
ним говорить можем...
Из харчевни выбрались не то чтобы в подпитии, но в хорошем, так
сказать, расположении "понятий". Филимонов оказался куда как речист.
- Каир-то, - говорил, любовно на Дрона поглядывая, - он ведь ничего
себе, Каир, а уж коли с земляком, совсем ничего себе...
Шли неспешно. Чем день плох? В полное удовольствие денек выдался,
лучше не придумаешь. У большого здания с обширными дворами и множеством
ворот, из-за которых доносился гул голосов, Алешка сказал:
- А тут, Дронушка, торг людями ведут.
То был невольничий рынок Окальт аль-Гелаб. Караваны с рабами
стекались сюда из глубин Африки. Текли под однозвучный верблюжий
колокольчик, под окаянное хлопанье ременных бичей. Караваны шли с нагорья,
ржавого, как выцветшая кровь, с топких берегов суданских рек, из-за
экватора, окутанного изумрудной полутьмой влажных дремучих лесов. Караваны
шли в Каир мимо мраморных фонтанов и резных балкончиков, украшенных
изречениями о людской доброте и божьей справедливости. Шли нубийцы,
суданцы, эфиопы, шли мужчины, женщины, дети. И продавали их здесь, на
невольничьем рынке благословенного Каира.
В покупателях - арабах и турках - недостатка не было. Покупатели
щупали у рабов мускулы, наклоняя при этом голову набок, словно задумываясь
или прислушиваясь к чему-то, покупатели торговались с владельцами рабов и
перебранивались друг с другом. А рабы дожидались своей участи молча, с
какой-то каменной безучастностью, и только в глазах у них, в этих
неподвижных глазах с резкими белками, была такая печаль и такой ужас, что
Алексей Филимонов замолк, а у Дрона как-то странно и тяжело расширилось
сердце, будто вся кровь вдруг в него прихлынула и там, в сердце,
остановилась.
Не говоря ни слова, прошли они рынок из конца в конец, и, проходя
мимо загонов с рабами, Дрон с Алексеем все убыстряли и убыстряли шаг,
точно подгонял их какой-то злой жесткий ветер. И когда вышли они, почти