"Юрий Владимирович Давыдов. Капитаны ищут путь " - читать интересную книгу автора

русской кругосветной экспедиции. Это было первое после долгих войн ученое
путешествие. Но как, как участвовать в нем? Выручил случай - верный слуга
мечтателей, способных действовать. Один из друзей Адельберта, Эдуард
Хитцуг, водил знакомство с писателем Августом Коцебу. Писатель был
плодовит и бездарен. Но Хитцуг, кривя душой, строчил хвалебные и
почтительные письма: ведь сочинитель приходился отцом капитану Коцебу и
родственником капитану Крузенштерну. А ради друга Адельберта разве не
стоило малость покривить душой? И вот фортуна, как говорится, улыбнулась -
из Петербурга пришло согласие. Тогда-то и наш поэт, подобно герою своей
сказки Петеру Шлемилю, надел семимильные сапоги.
С первых же дней Шамиссо почувствовал дух корабельного товарищества,
непритязательного и, быть может, грубоватого. Больше других ему
приглянулся медик Эшшольц; он мысленно называл его "лучшим парнем в мире".
Поболтав с живописцем Хорисом и увидев рисунки, Шамиссо решил, что
юноша - "добродушие в большей степени, нежели искусство"; впрочем,
подумалось ему тут же, этот Хорис совсем неплохой портретист.
Капитана наблюдал Шамиссо в часы судовых работ. Адельберт хорошо
помнил прусских плац-парадных болванов, и ему нравилось, что капитан
строгостям внешней службы предпочитает заботу о здоровье и отдыхе команды,
нравились его энергия, свежесть молодости. Что же до лейтенантов, то
Шишмарев показался ему "круглой сияющей луной", и Адельберт с
удовольствием слушал его раскатистый добродушный смех. Но вот Иван
Захарьин неприятно поражал какой-то болезненной раздражительностью.
Когда бриг подходил к английским берегам, Шамиссо уже сочинил краткие
аттестации "Рюриковичам". Он намеревался сообщить их Эдуарду Хитцугу. О
себе же решил написать иронически: пока он только "пассажир на военном
корабле, где не полагается иметь пассажиров".


Глава 5

К МЫСУ ГОРН

Пассат гудел в вантах. Ночами летучие рыбы шлепались на палубу.
Гремели ливни. И налетали шквалы, сменяясь невзначай ленивыми штилями.
Атлантикой шел "Рюрик".
В череде походных будней выдался однажды день, когда на грот-матче
забелела афишка, извещавшая, что ныне будет дана "пиеса собственного
сочинения - "Крестьянская свадьба".
В закатный час, золотой и тихий, собрались все в той части корабля на
верхней палубе, где обычно читали приказы и не разрешали сидеть. Но теперь
шканцы походили на деревенскую околицу.
Пьеса "собственного сочинения" оказалась не ахти какой, но зрители
надорвали животики. Уж очень позабавила их "невеста" с насурмленными
бровями, с ватными бедрами, в цветастом платке.
- Ай да Тефей! Штукарь! - раздалось со всех сторон при выходе
"невесты", в которой зрители тотчас признали Тефея Карьянцына. - Давай
ходи, покачивай! Ну и девка!
Жениха играл матрос Прижимов, черный как жук, быстрый, ловкий. Свахи,
родители невесты и жениха, дружки - все это были бравые служители