"Вадим Давыдов. Наследники по прямой (Книга 1)" - читать интересную книгу автора

жизни яркий жёлто-оранжевый огонёк пламени, и прежде чем прикурить, долго
смотрел на него, не мигая. Гурьев курил мало и редко, это даже курением
сложно было назвать. Да и не курил он - окуривал. Густой фруктово-табачный
запах помогал ему сосредоточиться и был приятен для обоняния, - не только
его собственного, но и окружающих. А сейчас ему требовалось совершенно точно
"перекурить это дело". Ну что, спаситель грёбаный, усмехнулся Гурьев, опять?
Опять, опять. Всегда. Никуда тебе от этого не деться, дорогой. Никуда.
Судьба такая. Страна такая. Время такое. Карма. Ничего нельзя делать сразу.
Можно всё испортить, если сразу. Мы готовимся. Готовимся. Уже четыре года,
Варяг. Четыре года. Почти пять. Рабы. И гражданами становятся только тогда,
когда просят пройти. Ненавижу. И мы тоже, - нашли, называется, способ. Ну,
да, получилось. Пока - получилось. Пока что у нас всё получается. В том
числе и то, что не может и не должно получаться. А потом, дальше?! Гурьев
зажёг папиросу, неглубоко затянулся и с силой выдохнул дым вниз через
ноздри. Сделав ещё две затяжки, он понял, что не хочет курить. Вот
совершенно.
Он с сожалением посмотрел на не докуренную даже до половины папиросу,
сунул её в пепельницу и устало прикрыл глаза. Нет, это же наваждение
какое-то, подумал он. Эти бабы меня когда-нибудь доконают. Откуда взялась на
мою голову эта несчастная?! Ну почему я, почему, неужели никого вообще
вокруг нет?! Я же не могу. Я вообще ни о ком не могу думать, только... Что
же мне со всеми вами делать, я же ведь не Христос и даже не родственник...
Или родственник всё-таки? Каким-то боком, теперь, после всего? Он посмотрел
на часы. До отхода по расписанию оставалось не больше трёх минут. И
неуловимым, змеиным движением, способным вогнать случайного свидетеля,
окажись таковой поблизости, в ледяной смертельный пот, отступил в глубину
тамбура. Ему совершенно не хотелось возвращаться в купе. Не хотелось
разговаривать с этой женщиной. Вообще ни о чём, никогда. Ничего нового он ей
не в состоянии был сказать. Ничего. Вагончик тронется, перрон останется,
невесело усмехнулся Гурьев. Надо было напугать её как следует каким-нибудь
трюком. Пожалел, идиот. Всё будет хорошо, пока не станет совсем плохо. Так
плохо, как вообще, наверное, не бывает.
Первый рывок локомотива судорогой прокатился по составу, Гурьев услышал
свисток паровоза, и поезд, наконец, тронулся, сначала медленно, потом всё
быстрее, быстрее. Гурьев дождался, пока башня вокзала окончательно скроется
из виду, и направился назад, в купе.

Литерный "Москва - Симферополь". 27 августа 1940

Отворив незапертую, несмотря на его просьбу-предупреждение, дверь,
Гурьев увидел, как попутчица опять вздрогнула. Она сидела вместе с девочкой
на том самом месте и, кажется, в той же позе, в какой он её оставил. Гурьев
опять сдержал желваки, готовые вздыбить кожу, достал из сетки для мелких
вещей свежий номер "Известий" и сел на свой - дважды законный - диван.
Он успел даже перевернуть страницу, где осьмушку полосы занимал портрет
Папы Рябы, как припечатал лучшего друга чекистов ещё в двадцать восьмом
неутомимый на придумывание всяческих прозвищ зам Городецкого Степан
Герасименко, и усмехнулся. Давно, давно мы так не говорим и даже не думаем,
Стёпа, очень, очень давно.
"ТАСС, 26 августа. В последнее время в средствах буржуазной печати