"Эрик Дэвис. Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху " - читать интересную книгу автора

аллегории Платон писал, что мы подобны людям, прикованным в пещере спиной к
свету. Мы не можем видеть предметы, тени от которых падают на стену перед
нами. Вместо этого нам приходится иметь дело с их мерцающими бесплотными
отражениями. Цель философа - отвернуться от этих соблазнительных симулякров
и жить и думать в согласии с этим умозрительным царством форм, царством
подлинного знания, которое открывает себя через работу разума.
В "Предисловии" к Платону ученый Эрик Хэвлок утверждает, что царство
форм, возможно, само открылось Платону через посредство алфавита. Хэвлок
указывает, что этимологическая основа слова идея, которая также дала нам
слово видео, имела значение "вид". Хэвлок считает, что Платон рассматривал
свои формы как аналог видимых форм, не просто совершенных фигур геометрии,
но видимых форм алфавита. Подобно буквам, платоновские идеи были неподвижны,
изолированы и освобождены от теплоты или других вторичных качеств. Они
лежали за порогом мира, который можно пощупать. Как отмечает Дэвид Эбрам,
"буквы и написанные слова, которые они представляли, не подчинялись росту и
распаду, пертурбациям и циклическим изменениям, свойственным прочим видимым
вещам; они будто парили в странном, лишенном времени измерении"14. Эбрам
также отмечает, что греческий алфавит был первой машиной письма, позволявшей
записывать гласные. Этот факт завершил технологическую колонизацию
говорящего мира. Абстрактная форма победила запечатленный смысл. Анимизм
оракулов, проявившись раз в иероглифах, умер, и греки стали связывать истину
с тем, что было вечным, бесплотным и записанным.
Информационная технология может, таким образом, формировать матрицу
переворота, совершенного в Греции. Обладая сознанием, частично
переформатированным алфавитной грамотностью, греческие
философы-рационалисты, последовавшие за Платоном, были способны отделить
свои мысли от текучей поверхности материального мира. Природа стала
безличным и объективным царством, которое можно препарировать и
анализировать для извлечения рациональных и всеобщих законов, основанных на
причинно-следственном объяснении. Демокрит, современник Платона, был первым,
кто утверждал, что кажущееся целостным полотно космоса соткано из отдельных
атомов. Вряд ли является чистым совпадением и то, что Демокрит сравнивал эти
атомные структуры со способом составления написанных слов из букв алфавита.
Власть и знание, которые освободил основанный на грамоте рационализм,
были необычайными. Они проложили, пусть и опосредованно, путь европейскому
триумфу науки и техники. Однако, подобно всем могущественным технологиям,
полезный инструмент Тота трансформировал своего пользователя. Ибо, будучи
однажды даже отчасти интериоризованной, машина письма стала служить как
самым абстрактным, так и наиболее интимным из всех зеркал. Держа это в уме
(в буквальном смысле), человеческое "я" может отражать само себя, оттачивая
скальпель интроспекции и противопоставляя себя внешнему миру. Маршалл
Маклюэн утверждал: "Алфавит разорвал заколдованный круг и разрушил
ремонирующую магии родоплеменного мира, превратив цельного человека в
агломерат специализированных и психически ущербных индивидуумов, единиц,
функционирующих в мире линейного времени и евклидова пространства"15.
Это чувство рационального разделения и отчужденной рефлексии стало
доминировать в восприятии и определять опыт существования в качестве
индивидуальной человеческой единицы лишь с началом современной эпохи.
Маклюэн и другие исследователи полагали, что развитию этого опыта
способствовал печатный пресс. В случае с Платоном книжная интроспекция могла