"Эйв Дэвидсон. Сила всякого корешка (Авт.сб. "Феникс и зеркало")" - читать интересную книгу автора

и сжигание леса без разрешения: на любом расстоянии трудно отличить один
дым от другого, а ночью разобрать, где какой костер. Наступило время,
когда страна как бы возвращалась к эпохе язычества; в любой час повсюду
виднелись костры, и зачастую какое-нибудь растерянное напуганное животное
обнаруживало, что оно отрезано, окружено со всех сторон, и погибало в
огне. Однако Карлос предоставлял заботиться об этих преступлениях против,
скажем, оленьего народа, индейцам-преступникам и curandero.
Над городом и ближайшими его окрестностями повисла иная, более легкая
дымка. Она возникала дважды в день, ранним утром и в сумерках: дымка
сгорания дерева и угля, к которой примешивался слабый, но характерный
запах маисовых лепешек, жарящихся на сковородках; он напоминал об их
слабом, но характерном привкусе. И о том, как жарящие их женщины делают
руками: "шлеп-шлеп-шлеп".
Карлос теперь больше любил темноту. Он не видел в ней враждебных
искаженных лиц. Он видел меньше предметов, и поэтому меньшее их количество
зловеще двоилось, тревожа его. Если бы еще эти нерегулярные боли и мучения
шли в это время на убыль... Кажется, они притихли, слегка. Но слегка -
недостаточно. Может, благодаря тому, что проделал curandero Исидро Чаче,
они еще сильней утихнут. Среди сгущавшейся темноты Карлос торопливо,
украдкой, опустился на колени и быстро прочел короткую молитву, взывая к
La Guadalupana [Божья Матерь Гуаделупе (исп.)].
Он думал о том, что в конце концов полное имя его жены - Мария де
Гуаделупе.
- Tu cafe [твой кофе (исп.)], - сказала она и сразу же, как он вошел,
стала его наливать, горячий, крепкий, сладкий. - Tu quieres una torta?
[Хочешь лепешку? (исп.)]
Сначала он обращался с ужином осторожно. Однако было похоже, что в этот
вечер горло не станет ему никак препятствовать, несмотря на расстроенное у
него чувство вкуса, за счет которого ему почудился странноватый привкус в
еде. Потом, когда она уже заканчивала мытье посуды, он подошел и обнял ее,
одна рука обвилась вокруг талии, другая легла на грудь; он нежно и
задумчиво прикусил ей зубами кончик уха. Как обычно, она сказала: "Como
no?" [Да, конечно (исп.)]
Но не сказала вслед за этим: "Ay, bueno!" [Ай, славно (исп.)], как
делала всегда. А еще вслед за этим, огорчившись из-за неудачи и утомившись
от отчаяния, он принялся думать о другом, и в голову ему пришла мысль.
Конечно же, если ему удастся сделать потрясающий ход, например
арестовать для разнообразия кого-нибудь помимо бузотера-burracho [пьяницы
(исп.)], конечно же, это восстановит столь сильно поколебавшееся доверие
департамента полиции, то есть дона Хуана Антонио. По крайней мере, так он
рассуждал. У него имелось смутное подозрение, что план этот не является
совершенством, и, если внимательно над ним поразмыслить, в нем, пожалуй,
вскроются недостатки. Но ему не хотелось так уж внимательно над ним
размышлять: слишком это большое усилие, чересчур много голосов, бормочущих
гадости, отвлекая и тревожа его, а кроме того, если он откажется от этого
плана, зачем тогда вообще вставать? Боли усилились, и он понимал, что не
сможет уснуть снова. Значит, надо встать, а раз так, ничего больше не
остается, как выйти из дома.
А потому надо все-таки попытаться осуществить этот план.
Он встал, оделся, застегнул ремень с кобурой, проверил, на месте ли