"Эйв Дэвидсон. Людоед-великан в долине (Авт.сб. "Феникс и зеркало")" - читать интересную книгу автора

синантроп, австралопитекус транвалензис - все обломки костей, гипс и
желаемое, принятое за действительное? Напрасно уверял его Тербифил, что
компетентные ученые уже многие годы относились к Г.Пилтдауну с
подозрением: противный старый м-р Годбоди раздраженно отвечал: "А почему
вы мне сразу об этом не сказали?" Утратив в юности одну веру, принц
набивного текстиля совсем не хотел распроститься на старости лет с другой.
Но д-р Тербифил верил, что сомнения патрона являются лишь преходящей
фазой. Основным предметом для беспокойства, тщательно сдерживаемого,
служил вопрос: позволит ли здоровье м-ру Годбоди продержаться несколько
недель или месяцев, которые позволят ему оправиться от этого удара?
Короче говоря, д-ру Тербифилу предстояло вот-вот пожать плоды
благонравия и честного труда, и когда он думал об этом (а такое случалось
часто), то забавлялся, напевая - чуть фальшиво - песню своего детства под
названием "Принося охапками". До его появления в Холдене музей (жемчужину
архитектуры чистейшего позднего Честера А.Артура) возглавлял дряхлый, но
достойный демократ, которого вынесло на эту должность приливной волной
течения Свободной Чеканки. А сам по себе музей! Д-р Тербифил обнаружил,
что в него со всего штата стекались никчемные коллекции барахла, которое
никак не продать. Почтовые марки, какими на улице Нассау торгуют на вес,
рассыпающиеся чучела опоссумов, подкрашенные фотографии пионеров со
свирепым взглядом, раскрашенный вручную "фарфор", кучи наконечников для
стрел неопределенного происхождения, пуговицы от формы конфедератов,
молоточки судей, чучела рыб, геологические "образцы", собранные людьми, не
имеющими ни малейшего представления о геологии, томагавки - о, этому хламу
не было конца.
То есть хламу не было конца, пока д-р Фред Б.Тербифил не вступил в
должность... Конечно, барахло продолжало поступать: прекратить этот
процесс, действуя в пределах такта, не представлялось возможным. Многим
людям по-прежнему казалось, раз дядя Татум помер, самое естественное, что
можно сделать с "коллекцией" дяди Татума, - это отгрузить ее в музей
Холдена. Д-р Тербифил разработал собственный метод обхождения с такими
грузами. Он размещал их (ночью) в необходимом количестве шкафчиков для
экспонатов, приклеивал бирки с четко обозначенными именами дарителей, а
затем фотографировал плоды своих трудов. Семье, внесшей вклад, - любезное
благодарственное письмо. Копию письма - в тамошнюю местную газету. И
семье, и в газету - конверт из плотной коричневой бумаги с глянцевыми
фотографиями. А затем затхлый хлам дяди Татума, вместе с томагавками и
всем прочим, погружался в благословенное забвение подвалов. ("Мы пополняем
каталог", - объяснял д-р Тербифил немногочисленным любознательным
субъектам.)
(_Но д-ра Занцманна в подвал не упрячешь, верно?_)
Благодарственные письма составлялись из оборотов столь же неизменных,
сколь буддистская литания. В них превозносилась деятельность почившего
пионера, воздавалась заслуженная хвала наследникам, столь чутким к
интересам общественности, и выражалась надежда на то, что и другие люди
проявят такое же участие к важной работе Музея Холдена. Как правило, за
этим следовал литургический ответный возглас, облеченный в форму чека,
каковая сумма не облагалась подоходным налогом, на что с легким сердцем
указывал д-р Тербифил. Om manu padme hum! [Слава драгоценности лотоса!
(Тибетская Книга Мертвых)]