"Гай Давенпорт. 1830 (Из сборника "Двенадцать рассказов")" - читать интересную книгу автора

услышал их с тем же самым изумлением, что и князь, по-рыбьи приоткрывший
рот.
- Войны? спросил он.
Я кивнул.
- А вы, как я припоминаю, поэт?
- Поэт, ответил я.
Он заметно успокоился. Для любой русской знати в это время все
англичане - обществоведы точно так же, как все немцы - математики, а
итальянцы - скульпторы. "Американский" же - значит торговец хлопком,
методист или сочинитель романов о вьяндоттах(6) и сиу. Тут же -
американский поэт, рассуждающий о звездах с классическими именами,
открытых сицилийскими священниками, и толкующий о свирепых войнах. Я
замечал, как он уже отвергает мою воинственную болтовню как плод
неосведомленного и кипучего ума.
Все мои детство и юность на Северную Америку падали величественные
звездные дожди. Целые ночи напролет фейерверки метеоритов шипели и
вздыхали по всему небу, прежде чем я сочинил свое первое стихотворение о
нове, вспыхнувшей перед взором Тихо Браге(7), и написал свой первый
рассказ о призраке коня, выскочившем из каскада пламени, как только
леониды изобильно пролились на землю - люди уже много столетий такого не
припоминали. Огонь, падающий огонь. Ночь Св. Лаврентия походила на
Четвертое Июля в Вашингтоне, и весь ноябрь серебряные и красные аэролиты,
струившиеся из созвездия Льва, градом сыпались наземь. Два часа в
виргинском небе я наблюдал ракетный огонь - густой, будто снегопад.
Свой первый рассказ, сказал я. Вернее было бы сказать - свой
единственный рассказ. Он произошел из той Германии разума, чьи царственные
министры - барон фон Харденберг (он как раз лежал на смертном одре, когда
Пьяцци впервые заметил Цереру-скиталицу) и тот двойной человек, кто создал
Кота Мурра как Эрнст Теодор Вильгельм Гоффманн(8) (или же сам был создан
им), а Ундину сочинил как Эрнст Теодор Амадей Гоффманн. Ах Господи! а нам
достался Эндрю Джексон(9)!
Однако стихи свои я заимствовал у мира звезд. Огонь Германии - это
свечение дымящихся каровых озер, лунный свет в тумане, двусмысленная
духовность их философии. Германский ум обитает в глубинах подобно Ундине и
обладает когтями подобно Мурру. Как дома он чувствует себя в ночи, ему
снится его жизнь, и живет он в своих сновидениях.
Огонь же арабских звезд холоден и далек, и существует он в бессчетных
лабиринтах замыслов, в чудовищах, выхваченных остриями света, в
туманностях, в утраченных вселенных мерцающей звездной пыли, в мертвых
лунах.
Сказав, что столетие станет веком огня, я, повидимому, думал как о
германском пламени духа, ревущем в материи, так и об арабском огне гораздо
более тонкого горения, различимом далеко не всеми. Не фон Харденберг ли
первым проник в подлинную природу света, когда предпочел переселиться в
ночь? Ночь ведь - не только полумрак земной, падающий наружу, в
пространство, подобно конусу тени.
Она также устремлена внутрь и вниз земли и человека. Он свою ночь обрел
в гротах морских, и богиней его, при всем его благочестии, была русалка.
Хладный пламень ее чешуи станет знаком этого столетия.
Неужели я действительно сказал все это князю Потемкину?