"Гай Давенпорт. Аэропланы в Брешии (Из сборника "Татлин!")" - читать интересную книгу автора

- E Ruggiero. Francese.(54)
- Спроси его, сказал Франц, не знает ли он, кто вон тот высокий мужчина
с глубокими глазами и каштановыми волосами.
- E quest'uomo di occhi penetrante e capigliatura riccia?(55)
Репортер не знал.
Казалось, к полету еще ничего не готово. Они прогулялись до кип сена,
отделявших летное поле от трибуны, где под увешанным флагами навесом
ярусами восседало общество. Все это походило на самую большую толчею в
мире, написанную кистью импрессиониста. В плетеном кресле под голубой
парасолькой сидела основательная графиня Карлотта Примоли Бонапарт. Вокруг
нее стайкой вились молоденькие дамочки в голубых и розовых вуалях.
Где же здесь три принцессы Бурбонов - Массимилла, Анатолия и Виоланта?
Покинуть длинные пологие ступени Виллы Медичи, уже усеянные первыми
листьями осени, уехать от высоких деревьев, безносых герм и терминов своих
римских садов, из-под зашиты стен к холмам Брешии - был ли это для них
просто светский выход, на который их пригласили кузены, все в усах и
саблях? Однако, говорили, что д'Аннунцио(56) здесь - а он в этом году
напечатал "Федру" и "Contemplazione della Morte"(57), книги, напоминавшие
Кафке венки в морге, - и не доходили ли до них слухи, что он брал летные
уроки у Блерио?
Они увидели Пуччини. Тот опирался о соломенную баррикаду, защищавшую
большую трибуну. Лицо его было длинно, а нос - как у пьянчуги.
Профиль дамы с идеальным подбородком и глазами цвета горечавки заслонил
от Кафки цилиндр господина в брыжжах, а затем, как раз, когда Макс пытался
показать ему мальчика в матроске, ходившего на руках, он обнаружил, что
все это время думал об интерьере высокой травы, о мышином мире.
Блерио собирался лететь. Давали отмашку. Механики хлопали себя по
карманам.
Блерио, небрежно развернувшись корпусом в воздухе, подлетел и уже
оказался в своей машине - держался за рычаг, которым будет управлять,
нечто вроде вертикального румпеля. Механики были повсюду. Интересно, а
знают они, что делать, или же отчаянно хранят собственное достоинство?
Блерио взглянул в сторону большой трибуны, но, очевидно, не увидел ее.
Посмотрел по сторонам, как бы удостоверяясь, что небо по-прежнему на
месте, и что основные направления, как и раньше, разбегаются от него.
Кафка с дрожью где-то глубоко под лацканами сюртука осознал, что с
точки зрения Блерио ничего особенного не происходит. Он уже видел в тысяче
футов под собою ползучую рябь Канала; он видел, как фермы, реки и города
лентой текут под ним, так же обыденно, как рассматривают поля из окна
поезда. В нем были уверенность атлета и бесцеремонность атлета. Наверное,
только в ужасающем свете небычного в человеческих действиях есть истинное
спокойствие. Что бы ни сделал он - ничто не было лишним или чуждым этому
мгновению.
Механик уже подошел к пропеллеру, схватил его обеими руками, встав на
одну ногу для равновесия. Яростно дернул вниз. Машина дрогнула крыльями,
но пропеллер не поддался. Взялся другой механик - на этот раз винт
крутнулся, завелся и замер в другом положении. Так по очереди они
раскручивали пропеллер. Мотор плевался и выл, выдыхаясь на лучших своих
попытках. Принесли вилочные ключи и отвертки, канистру масла и принялись
за сам двигатель. Чувствовалось, как возбуждение на трибуне увядает.