"Наби Даули. Между жизнью и смертью " - читать интересную книгу автора

Страшен был для фашистов советский солдат. Им стало ненавистно не
только оружие в руках советских людей, но и само их существование на
земле. Ведь мы были вооружены прежде всего учением Ленина. А такое оружие
из рук не выбьешь. И фашисты опасались даже взятых в плен израненных и
обессилевших солдат.
Наша стойкость, наша любовь к Родине, которую мы не скрывали от
врага, уже была ненавистной и опасной для гитлеровцев <красной
пропагандой>. Что им было делать с этими пропагандистами? Умертвить всех,
стереть с лица земли! Иного пути для фашистов не было.
Вот почему мне в своих записях приходится говорить о событиях
страшных и трагических. Но все это правда; я рассказываю лишь то, что
видел своими глазами.
Если мне удастся показать хотя бы тысячную долю тех страданий,
которые принес людям фашизм, то я уже выполню добрую половину своего долга
перед тобой, дорогой читатель. А другая половина моего долга в том, чтобы
рассказать, как мы устояли в фашистской неволе, не покорились страху
сорока смертей.
...Настала зима 1941 года. Смерть подступила к нам еще на один шаг.
Было голодно - теперь пошли еще лютые морозы. Снега, правда, было пока
немного: там и сям проглядывало темное тело земли, точно она была застлана
изодранной простыней. Либо оттого, что я сам мерз, либо еще отчего-то, но
мне чудилось, что земля тоже ноет от стужи.
В бараках негде согреться. Станешь босиком на цементный пол - подошвы
обжигает холодом. Пленные накручивают на ноги или нашивают на спину любую
тряпку, какая попадется под руки. Некоторые раздобыли где-то пеньковой
веревки и плетут себе лапти. А у меня и шинелишки нет. В теплые дни еще
можно было терпеть. Но что делать сейчас? Правда, Гриша скроил мне из
какой-то мешковины нагрудник. Но разве в нем согреешься?
Как можно было вынести такую лютую зиму в нетопленных бараках? Но мы
вынесли. Ведь в нас жила неугасимая надежда. В нашей крови клокотали гнев
и ненависть к врагу. Это они согревали нас изнутри.
...Сейчас, в морозные дни, я обычно сижу в бараке, <караулю место>. А
Гриша уходит <на базар>.
Не удивляйтесь: у нас в лагере был <базар>. В середине дня пленные
высыпали во двор и устраивали своего рода толкучку. В руках у них можно
было видеть разные тряпки, пилотки, обмотки, гимнастерки, пуговицы и тому
подобные вещи. По нужде, по надобности мы торговались и обменивались своим
товаром. Это называлось <махнуть>. В иные дни на базаре появлялись даже
часы. А в последнее время стали выносить и крупные вещи: брюки и даже
шинели. Это была одежда с умерших.
На этот базар и отправился сейчас Гриша. Мне холодно. Я подтягиваю
колени к подбородку, опускаю голову, стараясь согреться собственным
дыханием. В такие минуты кажется, что умереть было бы легче. Мрачные думы
овладевают мной, и я, сам того не замечая, впадаю мало-помалу в забытье.
Вдруг на меня опускается что-то теплое. Опускается и словно вбирает в
себя - мягкое, точно облачко, - и весь я млею, согреваясь.
И вдруг я слышу:
- Ну, брат, довольно тебе отсыпаться. А то будто десять лет подряд не
спал. - И с меня срывают шинель.
Я открываю глаза и вижу смеющегося Гришу. Возле него сидит еще один