"Альфонс Доде. Паром" - читать интересную книгу автора

песок, - вся окутанная туманом, была еще закрыта. Изнутри доносился детский
кашель.
- Эй, Эжен!
- Иду, иду! - донесся голос перевозчика, который, еле волоча ноги, шел
мне навстречу. Это был рослый, сравнительно еще молодой моряк; в последнюю
войну он служил артиллеристом и вернулся, получив ревматизм и осколок
снаряда в ногу.
Увидев меня, он улыбнулся:
- Уж тесно-то нам сегодня не будет, сударь...
И действительно, кроме меня на пароме никого не было.
Но пока перевозчик отвязывал канат, подошли еще люди. Первой подоспела
толстая ясноглазая фермерша, которая ехала в Корбейль с двумя большими
надетыми на руку корзинами, выпрямлявшими ее дородную фигуру и придававшими
твердость и уверенность ее походке. За нею на утоптанной дорожке показались
и другие пассажиры, еле различимые в тумане, но голоса их явственно
доносились до нас. Среди них выделялся женский голос, робкий и слезливый:
- Ох, господин Шашиньо, прошу вас, не обижайте вы нас... Вы же видите,
что он теперь работает... Подождите с долгом... Он только об этом вас и
просит...
- Я и так довольно ждал... И больше не намерен, - послышался злой голос
беззубого старика. - Теперь дело за судебным приставом... Пусть
разбирается, как знает... Эй, Эжен!
- Это старый прохвост Шашиньо, - вполголоса сказал мне паромщик. -
Ладно! Ладно!
И я увидел на берегу высокого старика, принарядившегося в сюртук из
грубого сукна и новехонький цилиндр с очень высокой тульей. Этот крестьянин
с опаленным солнцем, обветренным лицом и обезображенными мотыгой руками
казался от своего городского платья еще более черным и загоревшим. Упрямый
лоб, длинный крючковатый, как у индейца, нос, поджатый рот, окруженный
ехидными морщинками, придавали ему жестокое выражение, вполне
соответствовавшее звучанию его имени.
- Ну, Эжен, поехали! - прыгнув на паром, скомандовал старик дрожащим
от гнева голосом. Пока перевозчик возился с канатом, к нему подошла
фермерша.
- Вы это на кого сердитесь, дядюшка Шашиньо?
- Это ты, Бланш? И не говори!.. Я зол... И все из-за этих бродяг
Мазилье... - И он кулаком указал на тщедушную фигурку, которая плача
плелась по протоптанной дорожке.
- Чем они перед вами провинились?
- Чем провинились? А тем, что вот уже целый год не платят ни за
квартиру, ни за вино... И никак не вытянуть из них ни одного су... И сейчас
я еду к судебному приставу: пусть вышвырнет этих бродяг на улицу!
- А ведь он неплохой человек - Мазилье... Может быть, это не его вина,
что он вам не платит... Ведь столько людей разорились за эту войну.
Тут старого крестьянина словно прорвало:
- Дурень он, вот что! Он мог бы разбогатеть на пруссаках. Но он,
изволите ли видеть, не захотел!.. Как только они появились, он закрыл свою
лавочку и снял вывеску... Другие трактирщики загребали золото во время
войны, а он не наторговал ни на грош... Пуще того, он достукался до тюрьмы
со своими дерзостями... Дурень, как есть дурень! А что ему, скажи на