"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

старой, неразборчивой рукописи, как вдруг, заглушая грохот, производимый в
квартире Тейседром, у входной двери зазвенел колокольчик.
- Это вы, Фаж? - спросил ученый своим глубоким, звучным басом.
- Нет, гошподин Аштье. Это ваш шынок.
Двери по средам открывал полотер, потому что Корантина одевала барыню.
- Как поживает мэтр? - крикнул Поль Астье, направляясь в комнату
матери.
Академик ничего не ответил. Его всегда задевало ироническое обращение
сына, называвшего его "мэтр, дорогой мэтр", как бы в насмешку над тем
почетным званием, которым его обычно величали.
- Пусть господин Фаж подымется ко мне, как только он придет, - сказал
ученый, не обращаясь непосредственно к полотеру.
- Ладно, гошподин Аштье...
И дом снова стал сотрясаться от грохота.
- Здравствуй, мама!
- Ах, это ты, Поль!.. Войди же!.. Осторожно с оборками, Корантина.
Госпожа Астье надевала юбку перед зеркалом. Это была высокая, стройная
женщина, еще довольно красивая, несмотря на сухую кожу и поблекшее лицо.
Не меняя положения, она подставила сыну напудренную щеку, к которой он
едва прикоснулся остроконечной белокурой бородкой: оба они были не склонны
к сердечным излияниям.
- Молодой барин завтракать останется? - спросила Корантина, толстая
крестьянка с лоснящимся рябым лицом, которая, сидя на ковре, точно
пастушка на лугу, подшивала подол черной поношенной юбки своей госпожи.
Тон, каким это было сказано, и сама поза Корантины, исполнявшей в доме
различные обязанности за более чем скромное вознаграждение, говорили о
том, что она чувствует себя здесь своим человеком.
Нет, Поль не останется завтракать. Он спешит. Внизу у подъезда его
кабриолет, он заехал, чтобы сказать два слова матери.
- Твой новый английский кабриолет?.. Посмотрим!..
Госпожа Астье подошла к открытому окну и слегка раздвинула жалюзи, на
которых полосами играло яркое майское солнце, раздвинула как раз
настолько, чтобы рассмотреть щегольской легкий экипаж, сверкавший новизной
кожи и лакированным деревом, и лакея в ливрее с иголочки, державшего под
уздцы лошадь.
- Ах, сударыня, вот прелесть-то!.. - прошептала Корантина, тоже глядя в
окно. - Ну до чего в нем хорош, наверно, ваш сынок!
Мать сияла. В домах напротив открывались окна. Прохожие останавливались
около экипажа, появление которого взбудоражило всю эту часть Бонской.
Отослав служанку, г-жа Астье села на край кушетки и сама принялась чинить
юбку, ожидая, что скажет сын; она уже догадывалась, в чем дело, хотя
казалась всецело поглощенной своей работой. Поль Астье, откинувшись в
кресле, тоже молчал, играя веером из слоновой кости, старой безделушкой
матери, знакомой ему чуть ли не со дня рождения. Глядя на мать и на сына,
нельзя было не поразиться их сходству: одинаково смуглая кожа креолов с
едва проступающим румянцем, та же гибкость стана, серые непроницаемые
глаза и в обоих лицах едва уловимый изъян - тонкий, слегка искривленный
нос, придающий лицу хитрое и насмешливое выражение, что-то не внушающее
доверия. Они молчали, следя друг за другом, напряженно выжидая, а щетка
Тейседра грохотала вдали.