"Софрон Петрович Данилов. Огонь (1979)" - читать интересную книгу автора

и лежал на грани сна и бодрствования, чувствуя, как тёплая волна
благодарности и любви к брату наполняет всё его существо.
А когда Семён справился со своим сном, ему захотелось немедленно
увидеть брата, сказать ему самые добрые, самые красивые слова, и он побежал
на зелёный холм, где любил пастись их бык и куда только что ушёл Никус.
Никуса, ведущего в поводу сыто отдувающегося быка, Семён встретил на
полдороге к холму.
-
Уба-ай!
- радостно крикнул Семён.
- Зачем встал? - нахмурился Никус - Почему не спишь?
- Да я... - вдруг растерялся Семён.
Но Никус, всё так же сердито хмуря брови, не остановился, прошёл мимо.
Семён никак не мог взять в толк, почему сердится брат, и, подавленный,
остался стоять на дороге. Он стоял понурив голову и сосредоточенно ковырял
землю чёрными и жёсткими пальцами босой ноги. И только потом, годы спустя,
Семён понял, что настоящая доброта не любит слов, застенчива, не любит
выставлять себя напоказ.
Вот и подумалось тогда сержанту Нартахову, что Николай Ерёмин и Никус,
который сражается где-то под Ленинградом, похожи друг на друга не только
именами, но и душой.
Вот с тех пор и стал Нартахов называть Ерёмина Никусом. Сначала
мысленно, а потом и вслух. Ерёмин весело посмеивался:
- Ты посмотри, сколько имён напридумивали из одного моего имени -
Николай. Олесь зовёт меня Микола. Семён - Никусом. Войну закончим, надо мне
будет съездить и на Украину, и в Якутию. Как, Семён, позовёшь в гости?
- Спрашиваешь?! - радовался Семён. - Самым дорогим гостем будешь!
...Но никогда уже лейтенант Ерёмин не приедет в Якутию, не увидит её
озёр, рек, цветущих аласов, тайги, голубого неба. Николай-Никус, Николай
Фомич Ерёмин погиб, сгорел в танке, спасая своего беспомощного
механика-водителя, спасая Семёна Нартахова. А ведь мог бы спастись, мог. И
сегодня Нартахов жив лишь потому, что погиб Ерёмин. Нартахов живёт не
только за себя, но и за лейтенанта Ерёмина, за человека, смертью своей
доказавшего, что главное для человека - добро. Эта мысль, эта истина
пропитала плоть, кровь и сознание Семёна Нартахова, определяла его
дальнейшую жизнь и поступки. Только осмысленное добро, только забота о
людях с тех пор делали жизнь Нартахова оправданной и нужной. И ещё Нартахов
знал, что он обязан жить, чтобы платить непреходящий, неубывающий долг
памяти Ерёмина и памяти других дорогих и близких ему людей.
- Вы Нартахов?
В сумерках зимнего утра Семён Максимович увидел около себя женщину в
халате. По худобе и маленькому росту её вполне бы можно было принять за
подростка, но голос, низкий, с натруженной или простудной хрипотцой, мог
принадлежать только пожилой женщине.
- Я, - торопливо ответил Нартахов.
- Тебе, - женщина бросила на тумбочку небольшой пакет.
- Что это?
- Конфеты.
- Я не просил конфет.
- Мало что не просил. Принесли, и всё.