"Дж.П.Данливи. Волшебная сказка Нью-Йорка" - читать интересную книгу автора

телефона. Каковые сменяются поисками грейпфрутового сока для
моего пересохшего рта. Надо смочить язык, чтобы он снова мог
шевелиться. Вроде бы мельком увидел профиль Глена вынимающего
из буфета бутылку. Когда заворачивал в длинный коридор. Выпадаю
в конце коридора сквозь вращающуюся дверь. Только затем, чтобы
наткнуться на толсторукую смуглую женщину, сидящую за кухонным
столом с чашкой кофе, раскрытым журналом и половинкой булки с
корицей во рту. Она подскакивает, опрокинув чашку, и пятится.
Заслоняясь рукой, будто я - готовая прыгнуть и цапнуть собака.
Необъятная грудь вздымается под синим форменным платьем с белым
воротничком, она вопит, тыча пальцем в мои причиндалы. Не
подходи ко мне близко, не подходи.
Обмотавшись розовым полотенцем. Звоню из гостиной. Пол
покрывают бутылки из-под шампанского, подушки и выдранные из
парусного журнала страницы. Ночью все лежит себе тихо-мирно, а
поутру вдруг наскакивает на тебя. Четверть первого.
Разговариваю с Фрицем. Который не верит, что я смертельно
болен. Дрожь, колотье и боль в голове и в конечностях. Вот
рядом доктор сидит, отойти боится. Градусник в заднем проходе.
К одному из яиц прижат стетоскоп. Дабы выяснить, скоро ль оно
рванет. Врач, который меня консультирует, говорю я ему,
считает, что к завтрему я буду в порядке. Насколько я слышу,
отвечает Фриц, вы и сегодня в порядке. Позволяю часам отщелкать
минуту в совершенном, страшном молчании. Требуется немалое
время, чтобы проглотить оскорбление. Перевариваю его уже под
холодным душем. А теперь пора уходить.
Одеваясь, обнаружил, что мои овоидные самоцветы, как и
душа, съежились и усохли. Эфиопской наружности джентльмен свез
меня в лифте вниз, сообщив, что смена мистера Келли
закончилась. Увидел Глена, читающего газету в сером лимузине у
входа. Пригнувшись, повернул на углу на запад, пересек Мэдисон
и Пятую. Сошел по серым ступеням, миновав увитый плющом фасад
управления зоосада. И по вихлявой тропинке спустился под
каменный мостик. Своды которого исписаны разными разностями.
Джули сосет. Марта берет в ухо. А Фанни Соурпюсс съела меня с
потрохами. Сказав, что у нее нет в этом мире ни приюта, ни
жизненной цели. Есть только то, чего жаждут все остальные.
Деньги.
В этот вторник грязь растопилась под солнцем сразу после
полудня. Я дышал во все легкие. Выветривая алкоголь. Шел себе,
такой маленький на фоне далеких многооконных горных пиков, со
всех сторон указующих в небо. Вскарабкайся туда и станешь
богатым. Утяни шнурки из ботинок всех этих седых толстозадых
чучел. Восседающих за своими столами на каждой ступеньке
лестницы, решая, как бы меня попроще спихнуть. Белесая зимняя
травка вылезает из трещин на серых боках валунов. Там, внизу,
где развеваются флаги, вся эта публика катается на коньках. А
на вершине того холма она играет в шашки и в шахматы. И еще я
слышу, как вертится карусель. Воздух тих. Орут и играют дети.
Корнелиус Кристиан лихо взбегает по ступеням Спортивного