"Юлий Даниэль(Николай Аржак). Искупление (рассказ)" - читать интересную книгу автора

Третьего, пришедшего вместе с Черновым, я знал: это был Владимир Семенович
Игольников, писатель, прозаик. Мы с ним не то чтобы дружили, а издалека
симпатизировали друг другу; у меня был даже его сборник с дарственной
надписью.
Все трое на мгновение остановились у двери, потом Чернов сделал движение
обойти всех и пожать каждому руку, но тут он увидел меня. Он сделал общий
поклон и сел на свободное место. Игольников и жена Феликса тоже сели.
- Мы, кажется, пение прервали? - сказал Игольников. - Не сердитесь, Миша,
продолжайте.
- Я всё равно сбился, - ответил Мишка не очень любезно. - Давайте лучше
перервемся и тяпнем с новоприбывшими.
Все дружно выпили; Игольников грустно сказал:
- Такова моя горькая участь. Стоит мне где-нибудь появиться, и сразу
прекращаются все умные разговоры, искусства и науки разбегаются, как
тараканы...
- Так это же здорово! - сказал я. - Вы счастливый человек, Володя. А
окружающие как довольны! Легко ли вести интеллектуальные разговоры...
- Витя, вы художник, для вас интеллект не обязателен, даже вреден. А я -
инженер человеческих душ, мне по штату положено душу уловить, изучить и
затем, используя накопленный материал, глаголом жечь сердца людей. А где
её уловишь, душу-то, когда только и слышишь: "А ну, тяпнем!", "Эх, хорошо
пошла!", "А не повторить ли нам?"
- Владимир Семенович, так ведь тяпнувшую душу легче улавливать.
- Это трезвому легче, а ведь я... В общем, ясно.
- Друзей у вас слишком много.
- Друзей у меня - вся Москва. Размеры этого бедствия будут видны, когда я
помру. "Литературка" поместит объявление о смерти члена Литфонда В. С.
Игольникова, и случится то же самое, что на похоронах великого вождя и
учителя. Причем давить друг друга будут люди, знакомые между собой. Эх,
жаль, увидать не придется!
- Да будет вам, Владимир Семенович!
- Что это вы, Миша, меня по отчеству титулуете? Вы не смотрите, что я
толстый - я еще молодой. Отчество, знаете ли, определенные обязанности
накладывает. А в наше время обязанности иметь хлопотливо, да и
небезопасно. Это все, даже не понимая, нутром чуют. Поэтому и отчество у
нас отмирает. Загляните ну хотя бы в Тургенева или в Достоевского:
мальчишку, вчерашнего школяра, называют Аркадий Макарович, девицу
семнадцати лет - Зинаида Борисовна или Петровна, а её бы по всем статьям
Зиночкой звать. Вот мы здесь все вокруг сорока лет крутимся, а только меня
за толстое брюхо Семенычем обзывают...
Он много еще балагурил, Игольников. В конце концов все вылезли из-за
стола, стайками разбрелись по углам, по диванам, по другим комнатам.
Я выбрал момент, когда Чернов остался один, и подошёл к нему.
- Слушайте, Феликс, я никак не пойму, вы узнали меня или нет? Ведь мы с
вами были знакомы в... дай Бог памяти...
- Вас да не узнать! - Чернов усмехнулся. - Мы с вами встречались в 51-м
году, с августа по октябрь.
- Как это вы так сразу дату вспомнили?
- А мне её и вспоминать не надо. Я её всегда помню. В октябре 51-го меня
посадили.