"Юлий Даниэль(Николай Аржак). Искупление (рассказ)" - читать интересную книгу автора

- А вот так: всю машину продуктами завалил. Я говорю: "Что это вы все
московские магазины скупили?" А он: "Милый, говорит, жрать-то надо? У
меня, говорит, семья большая. У нас, говорит, в Нарофоминске один лозунг:
"Пей вино, смотри кино, закусывай радио".
Он захохотал.
- Ну, отвез я его, выгрузил, дай, думаю, в магазины загляну. Зашел, а там
и в самом деле - ни хрена! Вам сюда? К подъезду... Спасибо. Будьте здоровы!
Я вбежал на второй этаж и позвонил.
- Витька, это ты?
- Ага.
- Подожди за дверью, я оденусь.
- Открой, Ирка, здесь страшно, волки воют...
- Ну, ладно, входи, только не смотри на меня... Я вошел с закрытыми
глазами. Ирина засмеялась, взяла меня за руку и повела в комнату.
- Ирка, а что же ты в непристойном виде по коридору разгуливаешь?
- А никого нет. Была соседка - и та только что ушла.
Я открыл глаза. Ирина стояла в старом купальном халате, кое-как стянутом в
талии пояском от плаща. Она смотрела на меня и улыбалась.
- Какой ты нарядный - сказала она. - Каким ты франтом на работу ходишь. В
голубенькой рубашечке пришел к своей милашечке.
Халат на плече был разорван. Я поцеловал её сквозь дырку.
- Витька-Витька, - сказала она, - Витька-Витька...
...Мы никуда не пошли. Позже, под вечер, я сбегал в магазин, купил бутылку
вина и еды. Мы ели и пили, сидя на постели, и она немножко опьянела, и
смеялась, проливая вино, и прижималась ко мне растрепанной головой.
- Витька-Витька, - твердила она, - Виктор-победитель... Какая я дура, что
столько времени оттягивала это. Я тебя больше никуда не отпущу. Слышишь?
Снова смешалось наше дыханье. Белели её плотно опущенные веки, рот казался
черным. Это было, как плаванье в неспокойном море. Нас с головой
захлестывало волнами, мы задыхались под тяжелыми, сотрясающими тело
ударами, нас выносило вверх, к ослепительному солнечному свету и снова
швыряло вниз, в черные провалы беспамятства. Переводя дыханье, мы могли
выговорить, простонать только имена друг друга...
Я выбрался из постели потихоньку, чтоб не разбудить Ирину. Я сел у неё в
ногах и закурил. Огромная, никогда раньше не испытанная нежность властно
овладела мной. Ирина лежала, подтянув к животу мерцающие колени, смешно
вывернув руки кверху ладонями. Я глядел на неё и думал, что сейчас мне уже
безразлично, красива ли она, умна ли; сейчас она мне близка - и это самое
важное. Я её люблю, и я любил бы её теперь с кривыми ногами, или с черными
зубами, или плохо острящую. "Жена моя", - подумал я и сжал челюсти, чтобы
не заплакать. Такого у меня еще никогда не бывало. Я ни на секунду не
осуждал себя за то, что много распутничал раньше, и думать о женщинах не
казалось мне кощунственным рядом с нею. Я знал, что жил так же, как
десятки моих знакомых, так же, как они, сходился и расходился с женщинами,
так же думал и говорил о них. Может быть, мы говорили пошлости. Пошлость!
Нет, не то. Наверно, всё-таки это был поиск - поиск, сам по себе
доставляющий наслаждение. Кто ж виноват, что самоутверждение мы ищем в
запретных и стыдных потемках, что слова, которые мы произносим, заземляют
и снижают мудрую жажду красоты? Ира, Иринка, жена моя, я всё-таки нашел
тебя...