"Дьердь Далош. 1985 [H]" - читать интересную книгу автора

Хотя формально "ЛПТ" была приложением к газете "Таймс", выходившей
миллионными тиражами, мы почти никогда не имели даже бесплатных экземпляров
для авторов и сотрудников редакции. Но кое-чего мне все же удалось добиться
от О'Брайена. Мы получили возможность платить гонорар некоторым авторам - в
первую очередь поэтам и художникам. За стихотворение или рисунок они могли
купить в магазине внутренней партии плитку шоколада или бутылку пива.
В столь примитивном способе издания газеты было нечто волнующее. Правда
понемногу одерживала верх. Каждая новая тема - будь то запущенность
лондонских улиц, или проблемы полового воспитания, или трудности в снабжении
продуктами - одновременно означала расширение границ свободы. Естественно,
нам приходилось избегать некоторых тем (например, подробностей военного
разгрома или деталей революционного прошлого Старшего Брата), но как велика
была разница между такой осторожностью и полной закостенелостью недавних
лет! Да, не обо всем "ЛПТ" могло писать, но в конечном счете не кто иной,
как мы сами решали, что может быть напечатано. Этим мы добились немыслимого
раньше положения - мы сами смогли быть собственными цензорами. О
правильности наших решений свидетельствовало то, что главный цензор
министерства правды, которому я каждую среду после обеда должен был
представлять копии всех статей, почти никогда не делал никаких поправок и
заявлял, что читать "ЛПТ" куда приятнее, чем "Таймс", где ему вечно
приходится исправлять опечатки, искажающие смысл.
Редакционные совещания проходили по вторникам. В этот день кафе "Под
каштаном" было закрыто, так что мы занимали бильярдную и там составляли
номер. Из десяти полос "ЛПТ" мы на первых порах располагали только двумя,
позже - четырьмя и в конце концов - шестью. Остальное, как и в других
газетах Океании, занимали официальные сообщения и перепечатки из "Таймс".
Конечно, публика начинала читать "ЛПТ" с "наших" полос.
В создании лица газеты решающую роль играла в то время Джулия. Правда,
формально она не входила в штат редакции, но постоянно вносила
конструктивные предложения. Например, она изобрела метод двусторонней
самоцензуры, который предусматривал и смягчение, и заострение трактовок.
Когда автор разрабатывал официально разрешенную тему слишком осторожно, мы
усиливали его чересчур мягкие формулировки. Но если нам казалось, что он
выходит за рамки допустимого, тон статьи слегка смягчали. Заострение
материалов было поручено Уайтерсу, который отличался склонностью к
компромиссам, а за смягчение чересчур острых статей отвечал я, известный
своими радикальными взглядами.
Только однажды дело дошло до того, что редакции пришлось снять целый
материал. Это была моя статья "Картины морали 30-х годов". Где-то в середине
апреля я повстречал на улице старого рабочего, с которым познакомился год
назад в одной пивной в квартале пролов. Я привел его в бильярдную кафе "Под
каштаном" и за бутылкой джина "Победа" расспросил о том, какой была
повседневная жизнь до революции. Джин развязал ему язык, и он рассказал, как
венчался во взятом напрокат цилиндре, как летними вечерами пил пиво и играл
в карты. Он говорил, что в те дни прямо на улицах повсюду торговали
апельсинами и бананами, и во всех подробностях припомнил благотворительный
бал в Сохо. О забастовках же и классовой борьбе он тогда и слышать не хотел.
Я никогда не считал себя хорошим журналистом, но эта статья мне
удалась. Тем не менее редакцию она не удовлетворила. Выступила против нее и
Джулия.