"Сальвадор Дали. Тайная жизнь" - читать интересную книгу автора

застенчивости голосом: "Может быть, вы видите Богоматерь как все люди, а я
вот вижу весы".(Только сейчас, когда я пишу эти строки, меня поразила своей
очевидностью связь между Девой и Весами Зодиака. Деву в изобразительном
искусстве представляют преимущественно "небесным шаром". Эта мистификация
оыла лишь первой ласточкой моей изобразительной философии: внезапное
воплощение внушенного извне образа.)
Мне 29 лет - лето в Кадакесе. Я ухаживаю за Гала. Мы обедаем с друзьями на
берегу моря, под вьющимся виноградом, оглушенные гудением пчел. Я на вершине
счастья, вдобавок я уже ношу в себе зреющую тяжесть любви, она рождается и
вцепляется мне в горло, как золотой массивный осьминог, сверкающий
томительными самоцветами. Я ем четыре жаренных лангуста, политых слабеньким
местным вином без претензий, но в этом-то и заключены изысканные секреты
Средиземноморья.
Обед затянулся так, что превращается в ужин. Солнце садится. Мои ноги
обнажены. Одна приятельница, которая всегда восхищается мной, уже не раз
намекала на красоту моих ног. Это поистине верно в Ла Палис, но я считаю
глупыми ее назойливо повторенные комплименты. Она сидит на земле, ее голова
слегка опирается на мое колено. Вдруг она кладет руку мне на ногу - я
чувствую еле ощутимую ласку ее трепещущих пальцев. И тут же вскакиваю,
охваченный чувством ревности к самому себе, как если бы внезапно сам стал
Гала. Отталкиваю свою поклонницу, бросаю ее наземь и топчу ногами что есть
силы. Меня с трудом отрывают от нее, окровавленной.

Я обречен на эксцентричность, хочу того или нет. Мне 33 года. Со мной
только что говорил по телефону блестящий молодой психиатр. Он прочел в "Мино-
тавре" мою статью "Внутренние механизмы паранойальной деятельности". Он позд-
равляет меня и удивляется точности моих научных познаний - таких редкостных в
наши дни. Он хочет меня видеть, чтобы обсудить все это с глазу на глаз. Мы
договариваемся встретиться вечером в моей мастерской на улице Гоге в Париже.
Все последующие часы я возбужден этой предстоящей встречей и силюсь составить
план - о чем мы будем говорить. Втайне я польщен, что мои идеи, которые даже
среди самых близких друзей-сюрреалистов воспринимались как парадоксальная
причуда, привлекли серьезное внимание в научной среде. Хочется, чтобы наш
первый обмен мыслями прошел нормально и значительно. В ожидании гостя, я про-
должаю по памяти свою-начатую работу, - портрет виконтессы Ноайе. Работать на
меди особенно трудно, нужно видеть собственный рисунок на пластине, отполиро-
ванной до зеркального блеска. Я заметил, что детали легче различать при свет-
лом блике. Поэтому, работая, я наклеил на кончик своего носа кусочек белой
бумаги в три квадратных сантиметра. Отсвет этой белизны позволил мне отчетли-
во видеть рисунок.
Ровно в 6 часов позвонили в дверь. Я отложил в сторону медную пластинку и
отворил дверь. Это был Жак Лакан, и мы тут же начали весьма серьезную беседу.
Мы поразились, насколько наши взгляды, по схожим мотивам, противоположны
утверждениям конституционалистов, которые были тогда в большой моде. Мы
проговорили два часа в настоящем диалектическом сумбуре. Уходя, Жак Лакан
обещал поддерживать со мной регулярные контакты для обмена мнениями.
После его ухода я долго размашисто ходил по мастерской, стремясь обобщить
наш разговор и более объективно сопоставить те редкие расхождения, которые
обнаружились между нами. Но не меньше меня заинтересовало, а точнее,
обеспокоило, почему молодой психиатр так настойчиво разглядывал меня, что за