"Владимир Даль. Вакх Сидоров Чайкин, или Рассказ его о собственном своем житье-бытье" - читать интересную книгу автора

жить можешь покуда в конторе".
Все это меня так озадачило, что я опять в ту же минуту пошел на суд и
совет к отцу Стефану. Француз стучал костылями в пол и грозил кулаком на
воздух, а отец Стефан, выслушав все спокойно, пошел сам в контору за
справкой. Она подтвердила все; меня приписали шестнадцать лет тому назад,
забыли про это или оставили без внимания; так я и рос, и никто об этом
маловажном обстоятельстве не заботился. Просьбы священника у Настасьи
Ивановны не помогли, а рассердили только Сергея, которому мать не смела
указывать; братья его и подавно были безгласны, он всех их рвал за уши и
грозил сечь; тоже досталось и второму, Николаю, который ходил за меня
просить. Таким образом, участь моя была решена. Француз успокоился, когда
нечего больше было делать, и учил меня переносить свою судьбу, удерживая от
всех дурных замыслов и покушений, которые иногда роились в моей бедной
голове, - как, например, от побега, на который я однажды было почти
решился.
Быть крепостным - это но себе еще не так велика беда; да мое-то
положение было нестерпимое, и если б не отец Стефан да не француз, я бы
себя погубил. На что же мне дали это образование? Приписали - так и
оставили бы у Катерины на скотном дворе, и я бы пас свиней да плел бы лапти
не хуже другого, а теперь тяжело. Как помощник старосты записывал я бирки
его, стоял по целым дням и считал снопы, когда молотили для пробного
умолоту; объезжал пашни, околицу, стоял с хворостиной, когда пахали не на
урок, а по дням, и был вообще на посылках, вроде десятского; бывало, в
темную, грязную ночь идешь от избы до избы под окном, постучишь и
наказываешь по наряду старосты, кому куда с зарей на работу. Вот в чем
состояли занятия Вакха Сидорова Чайкина, попавшего из полубар чуть не в
свинопасы.
Но всего этого Сергею Ивановичу было мало, он, видно, решился доконать
меня, стал налегать со дня на день больше. Немного все-таки совестно было
ему перед всеми живыми людьми; делал я все, что ни заставят, и уж жалоб на
меня не было никаких - а я видел, чего ему хотелось; он таки не шутя хотел
понемногу поднять меня до чину свинопаса, и хотелось ему непременно меня
посечь. Француз всегда умел меня утешить и успокоить, во всех
обстоятельствах давал положительные советы, что делать; но когда я ему
предложил однажды последнее обстоятельство на разрешение, тогда он замолчал
и стиснул только зубы, повел бровями и пожал плечами. Ответа я долго не мог
от него добиться; наконец он сказал: "Делай что сам знаешь", - и, встав,
пошел раскачиваться по маленькой светлице на костылях.
Но господь сохранил меня и не допустил до этого; иначе, может быть,
теперь лежал бы на душе моей большой грех. Тут случилось вот что.
Как теперь помню, в воскресенье поутру, когда мы выходили от обедни -
а в деревнях, как вы знаете, обедня и начинается и оканчивается рано, -
зазвенел вдруг на конце села колокольчик, поднялась пыль, летит тройка. Ну,
это, уж конечно, никто как исправник, В деревне это событие не последнее;
исправник без дела не приедет, всем хочется знать, зачем он приехал, и
барские холопы всегда уже по два и по три стоят, упершись головою в двери,
и подслушивают, о чем идет речь. Я от обедни пошел с отцом Стефаном к нему
на дом, а через полчаса вдруг шасть в двери названая мать моя, старуха
Катерина. Она вошла запыхавшись и с каким-то особенно таинственным видом,
помолившись, прокашлявшись и поздоровавшись, рассказывает в отчаянье, что